В эти августовские дни мы традиционно слышим из уст разномастных антисоветчиков и антикоммунистов слова о якобы "неизбежности" развала Советского Союза. Здесь, помимо откровенной лжи и ненависти к советскому прошлому и социализму в целом, мы сталкиваемся с сознательным смешением понятий. Одно дело, если говорить конкретно о ситуации, сложившейся после ельцинского переворота 21 - 23 августа 1991 года и откровенного перманентного попустительства "демократам" со стороны пока еще президента СССР Михаила Горбачева, - тогда, пожалуй, великая страна действительно оказалась обречена. Но ведь это был уже финал трагического процесса, начавшегося с прорывом предателя Горбачева к верховной власти в партии и стране весной 1985 года. А вот есть ли хоть какие-то основания утверждать, что Советский Союз был-де "обречен" еще до начала губительной "перестройки"?
МЫ НЕ БУДЕМ здесь останавливаться на откровенно бредовых измышлениях оставшихся малочисленных "демократов" ельцинско-гайдаровского пошиба относительно каких-то якобы "нараставших межнациональных противоречий" в советском обществе в 1970-е - начале 1980-х годов. Достаточно вспомнить, что в любом живом развивающемся организме - будь то человек или общество - определенные противоречия неизбежны. Другое дело, если мы сравним отдельные возникавшие в советское время коллизии на национальной почве на бытовом уровне с теми, что сейчас буквально на наших глазах множатся на "развитом" Западе, то советские противоречия придется разглядывать в микроскоп! Тем более говорить о каком-то их "нарастании" - разумеется, до прихода команды Горбачева к власти - ни один здравомыслящий человек не станет. Вообще здесь очень уместно вспомнить о более чем показательных результатах проведенного в декабре прошлого года в связи с 25-летием развала СССР и подписанием преступных Беловежских соглашений общероссийского опроса "Левада-центра", опубликованных в официальной "Российской газете". Особый интерес вызывают ответы на вопрос об основных причинах распада СССР.
Так вот, первые три места - с большим отрывом от остальных - заняли следующие варианты ответов: "это был безответственный и ничем не обоснованный сговор Ельцина, Кравчука и Шушкевича", "это был заговор враждебных СССР зарубежных сил", "недовольство населения руководством СССР, Михаилом Горбачевым и его окружением". Как видим, все три названные россиянами основные причины, пусть не совсем полно и систематизированно, но зато, как сказал бы В.И. Ленин, с точки зрения политики абсолютно верно отражают мнение большинства народа об отсутствии какой-либо "неизбежности" развала Союза.
Особо примечательно, что лишь на шестом месте стоит вариант "полное исчерпание ком! мунистической идеологии". А ведь мы постоянно слышим и на государственных телеканалах, и из уст высокопоставленных деятелей "партии власти" прямо противоположное - то есть именно о подобном "исчерпании", якобы охватившем все общество и даже большинство членов КПСС. Некоторое время назад "отметился" на этом поприще и сам лидер "Единой России" - премьер Дмитрий Медведев, заявивший на одной из встреч с активом "единороссов" о том, что к 1980-м годам "уже никто (имелись в виду члены Компартии. - О.Ч.) ни во что не верил". Что же, если на кафедре профессора А. Собчака в Ленинградском университете собрались люди, мягко скажем, неискренние, то это вовсе не основание приписывать подобное качество всему советскому народу... Тем более, как видим, даже сегодняшние россияне четко высказались в пользу того, что сама по себе великая идеология - в отличие от самих главных идеологов горбачевского ЦК! - вовсе не исчер! пала себя. А потому, несмотря на существовавшие отдельные трудности, деятельность определенных, дискредитировавших партию личностей, с этой стороны никаких объективных оснований для развала СССР к марту 1985 года не было.
А теперь - об экономике. Уже набили оскомину заклинания о "научно-технологическом отставании" СССР. Но как быть с тем неоспоримым фактом, что к началу 1980-х годов, к примеру, советское станкостроение было на мировом уровне - как с точки зрения организации производства, так и по качеству выпускаемой продукции? Вот что пишет в журнале "Вольная экономика" профессор Кембриджского университета, директор Центра научных исследований проблем развития Кембриджа Питер Нолан: "В начале 1990-х я был в Москве на заводе "Красный пролетарий". Там было установлено сложнейшее оборудование мирового уровня, передовые системы с числовым программным управлением (выделено мной. - О.Ч.)". Обращаем внимание на важнейшую деталь: на одном из ведущих московских предприятий еще к началу 1990-х годов сохранилось оборудование мирового уровня, а ведь установлено-то оно было как раз до разрушительных процессов "перестройки"! Или, может быть, для господ "демократов" в компании с "единороссами" свидетельство из Кембриджского университета, перед которым они обычно стоят по стойке "смирно", вдруг стало неавторитетным?.. Кстати, не худо бы вспомнить, что один лишь "Красный пролетарий" выпускал со своих конвейеров ежемесячно по нескольку тысяч самых передовых станков различных систем, часть из которых направлялась на экспорт в 32 страны мира. Не сырая нефть с газом, заметьте!.. Для сравнения: как напоминает профессор Яков Миркин из Российской академии наук, сегодня вся Россия выпускает в месяц не более 350 металлорежущих станков. Нужно здесь что-то говорить или нет?
Или, может быть, напомнить "реформаторам", чьи научные открытия лежат в основе действия всех мобильных телефонов, всевозможных смартфонов, айфонов и айпадов, которыми пользуются они сами, их жены и детишки? Так вот, эти открытия сделали в 1960-е - 1970-е годы выдающиеся советские физики, нобелевские лауреаты Жорес Алферов - ныне здравствующий и Виталий Гинзбург - ныне покойный. Да, у Советского Союза во время руководства Л.И. Брежнева не хватило сил и возможностей в полную меру использовать эти гениальные открытия, но, может быть, сегодняшняя, вся из себя "продвинутая" и "демократическая" Россия их использует? Организовала их производство? Так нет же, все эти, как принято говорить, модные гаджеты Россия, как, впрочем, и почти весь остальной мир, закупает в Китае, руководимом Коммунистической партией! Так что кому-кому, но не сегодняшним "демократам" что-то вещать о "советской техникотехнологической отсталости". И, наконец, еще один пример, касающийся предмета, ставшего для нынешних поколений чуть ли не символом всей жизни, - интернета. Свидетельствует профессор коммуникационных технологий Университета Тусла (США) Бенджамин Питерс: "В 60-е годы XX столетия советские и американские ученые практически одновременно делали важные шаги на пути развития компьютерных технологий. Причем СССР не! редко обгонял США (выделено мной. - О.Ч.)".
В своей изданной в США книге "Как не опутать сетью страну: Непростая история советского Интернета" профессор Питерс пишет: "Так, в конце 1969 года в Соединенных Штатах была запущена компьютерная сеть ARPANET (прародитель интернета). А в СССР идею связать ЭВМ единой сетью впервые высказал со! ветский ученый Анатолий Китов еще в 1959 году, а первые наработки в этой области появились в 1962 году, когда академик Виктор Глушков представил проект Общегосударственной автоматизированной системы учета и обработки информации(ОГАС), которая предназначалась для автоматизированного управления всей экономикой СССР (выделено мной. - О.Ч.)".
"Впервые предложенная в 1962 году, - пишет далее профессор Питерс, - ОГАС была нацелена на то, чтобы стать об! щенациональной компьютерной сетью удаленного доступа в ре! альном времени, созданной на основе существовавших телефонных сетей и их предшественников. Амбициозная задумка предполагала охватить большую часть Евразии - каждый завод, каждое предприятие советской плановой экономики такой "нервной системой" (выделено мной. - О.Ч.)".
Да, к сожалению, подобные гениальные предложения не были, что называется, вовремя поставлены на поток: мешали и недостаточный - по сравнению с временами В.И. Ленина и И.В. Сталина - интеллектуальный уровень послесталинского руководства, о чем "Правда" неоднократно писала, и непомерная тяжесть военных расходов, необходимых для противостояния США и их союзникам в мировом масштабе. Но такие предложения и открытия были, что указывало на высочайший уровень научно-технического развития СССР. Упомянутые же проблемы были в принципе решаемы, и ни одна из них не делала развал Советского Союза "неизбежным", как бы ни витийствовали на эту тему сегодняшние антисоветчики в компании с русофобами.
Уход СССР с исторической сцены был частью неизбежного процесса распада колониальных империй. Чем быстрее российские власть и общество избавятся от имперского сознания, тем лучше для них
Ровно 25 лет назад на улицы Москвы вышли танки, которыми группа людей, назвавших себя ГКЧП, попыталась предотвратить «распол-за-ние» СССР и очевидное падение управляемости страной. В предшествующие месяцы президент Михаил Горбачев практически согласовал с главами союз-ных республик проект нового договора — превращавшего это «объединение государств» скорее в конфедерацию, однако допускавшего возможность ее дальнейшей консолидации. Неожиданное выступление путчистов поста-вило точку в этом процессе и показало: в отличие от России, готовой тогда идти по пути дальнейшей демократизации и реформировать союз, цен-тральные органы власти мечтают о возвращении к прежней конструкции. Провал ГКЧП ускорил процесс дезинтеграции — хотя, на мой взгляд, сам по себе он был закономерным и неизбежным.
Европейский путь
«Советский Союз, — утверждал Владимир Путин , — это Россия и есть, только называлась она по-другому». Это знаменитое высказывание президента указывает на преемственность Со-ветского Союза и Российской империи — но, признавая таковую, нельзя не пойти дальше и не отметить и следующий пункт: СССР был, как к этому ни относись, сохранившейся на-много дольше отмеренного ей века колониальной империей. Только исходя из этого можно понять как логику его распада, так и возможные угрозы для современной России.
Хотя мы любим повторять, что Россия — не Европа, история России почти в точности повторяет европейскую в том вопросе, который нас интересует. Вслед за испанцами и португальцами, направившимися за океан, русские европейцы шагнули за Урал, основав главные города Сибири в те же годы, в какие были заложены главные города Новой Англии. Россия сделала Сибирь своей колонией в той же степени, в какой сделали своими колониями Британия — восток нынешних США, а Франция — Кана-ду и Луизиану. Покоренные народы оказались в меньшинстве, а их земли до Тихого океана были заселены русскими, как в Америке — европейцами. В XIX столетии началась новая волна европейской экспансии, в этот раз направленная на Юг; в это время у европейских держав сохранялась возмож-ность захватить территории, но колонизовать их (обеспечить большин-ство населению, приехавшему из метрополии) они уже не могли. Россия и тут была «в тренде», завоевав Центральную Азию и завершив присоединение Кавказа тогда, когда Британия, Франция и Германия делили Африку и Южную Азию. В итоге на большей части Евразии сформировалась империя совершенно особого типа.
Особенность ее заключалась в двух моментах. С одной стороны, она была сосредоточена в пределах одного континента (за исключением Аляски), в то время как в Европе колонии и контролируемые военным образом территории (colonies and possessions) располагались за океанами. С другой — военные захваты новых владений на Юге слу-чились в России в условиях, когда ее поселенческая колония (Сибирь) оставалась в составе империи, в то время как у европейских держав экспансия на Юг началась в основном после того как их поселенческие колонии стали независимыми государствами (США и страны Южной Америки). Однако, несмотря на эти существенные особенности, Россия и СCCP оставались колониальными империями и развивались по их внутренним законам.
В самой этой констатации, замечу, нет ничего уничижительного. Британцы построили в Индии больше железных дорог, чем в са-мой Великобритании, а экспорт капитала из метрополий в контролируе-мые ими территории в начале ХХ века достигал 6-7% ВВП в год — так что не стоит считать, что «развитие» Центральной Азии в советскую эпоху не укладывается в «колониальную» логику. Но поэтому для выживания Советскому Союзу нужно было совершить чудо — а именно добиться того, чтобы подчиненные когда-то силовым образом метрополией территории отказались от естественного стремления к деколонизации.
Борец с колониализмом
Иронией истории стало, однако, то, что СССР выработал идеологию, совершенно противоположную данной цели. Его основатели проповедовали право наций на самоопределение, а в зрелом своем состоянии Советский Союз стал центром притяжения новых независимых стран Африки и Азии, гневно осуждавшим практику колониализма. Во многом запустив процесс дробления империй (хотя их наиболее дальновидные руководители — например, в той же Британии — и сами понимали, что сохранение империи контрпродуктивно), СССР невольно поставил себя в тот же ряд, безрассудно надеясь, что его минет чаша сия.
К сожалению или к счастью, исторический процесс оказался достаточно монолинейным. В демократических странах крах империй состоялся на 20-40 лет раньше, чем у нас, — и я бы даже сказал, что чем демократичнее была страна, тем раньше он происходил. Британия, Голландия, Франция, Бельгия, замыкала список полуфашистская Португалия — СССР (и Югославия) оказался еще менее демократичным и продержался чуть дольше. Однако сам по себе такой конец не должен был удивлять. История не знает демократических империй — она даже не знает демократических государств, сохранившихся в границах прежних империй: и поэтому с путчем или без, с коммунистами ли без таковых Советский Союз был обречен.
Идея о «союзе братских народов» на всем протяжении своей истории бы-ла ложью. Достаточно взглянуть на полотна Верещагина, чтобы вообра-зи-ть, насколько гуманным было российское покорение Центральной Азии. Можно вспомнить судьбы национальных интеллигенций в сталинский период. Наконец, стóит осмыслить исторические пути, этнические и нацио-нальные особенности народов Закавказья или той же Центральной Азии, чтобы понять, что с Россией их связывало не больше общего, чем голланд-цев с жителями Батавии, французов — с алжирцами и вьетнамцами, а испан-цев — с индейцами Бразилии или населением Филиппин. Да, империя выстояла в двух мировых войнах, но в этом нет ничего необычного — достато-чно вспомнить, какое количество колониальных войск воевало на фронтах Первой мировой войны в Европе. И даже относительно тесное взаимодействие политических и интеллектуальных элит метрополии и зависимых тер-риторий нигде не было чем-то необычным.
Таким образом, распад Советского Союза был неизбежным следствием от-хода от советского авторитаризма. Центробежные силы определялись теми же соображениями, что в Африке и Азии за несколько десятков лет до того: возрождением национального сознания на периферии и политическими маневрами лидеров потенциально независимых государств, воспринимав-ших суверенитет как базу для обогащения и реализации жажды власти (а в большинстве случаев — и того и другого). При этом в метрополии не было даже тени желания сохранять прежнюю систему, так как она стремилась создать собственную идентичность через отрицание имперскости.
Стоит заметить, что и последствия деколонизации оказались в целом схо-жими с теми, которые отмечались и в европейских империях. Всего через четверть века метрополия выступает самой успешной из частей бывшей империи; разрыв в благосостоянии между центром и периферией вырос в разы по сравнению с имперскими временами; наконец, в крупных городах бывшей метрополии мы видим сегодня не меньше выходцев с советской колониальной периферии, чем на улицах Парижа — жителей бывших французских, а Лон-дона — британских заморских владений. Собственно, все это и дает исчерпывающий ответ на вопрос о том, чем же был распад СССР, — он был, хотя это и может кого-то сильно разочаровать, банальной деколонизацией с дово-льно предсказуемыми последствиями.
Не жалеть о прошлом
Что можно посоветовать россиянам, встречающим 25-летие независимости как от бывшей империи, так и бывших завоеванных территорий? Думаю, прежде всего, три вещи.
Во-первых, распавшиеся империи никогда не восстанавливались — и пережившие их нации оказывались тем успешнее, чем быстрее им удавалось изжить имперские комплексы и найти свое новое место в мире, новых партнеров и — что самое важное — новые цели, отличные от оставленных в прошлом. Собственно, как раз всего этого и не хватает современной России, так как, перестав быть Советским Союзом, она — в лице как населения, так и элиты — продолжает осмысливать себя как империя, от которой остались одни воспоминания. Это имперское сознание должно уйти — чем скорее, тем лучше.
Во-вторых, нужно понять, что метрополии должны находить свое будущее во взаимодействии с себе подобными (или в относительно самостоятельном существовании). Безумным бредом может сегодня показаться любому европейцу «интеграция» Франции с Алжиром, Камеруном и Лаосом, Великобритании — с Пакистаном и Зимбабве, а Португалии — с Анголой или Мозамбиком. Не больше рациональности заключено и в российских попытках «реинтегрировать» постсоветское пространство и «азиатизировать» Россию через сближение ее с бывшими центральноазиатскими владе-ниями. Никакое «евразийство» не оправдывает такой постановки задачи.
В-третьих, Россия должна пересмотреть свое отношение к основной поселенческой колонии, Зауралью, и осознать, что в сохранении ее в составе ныне единой страны заключено, пожалуй, ее единственное историческое пре-имущество перед европейскими нациями. Современная Россия — это нечто, напоминающее Португалию с входящей в ее состав Бразилией или Великобританию, по-прежнему управляющую США и Канадой. Экономически роль Сибири в России (в ее экспорте, бюд-жете и т.д.) сопоставима с той, которую бы играла сейчас Бра-зилия, будь она частью «Портобраза». И нужно ценить это столетиями соз-данное единство, поднимая роль регионов в политической и экономической жизни России.
Принято считать, что распад СССР был неизбежен, и такой точки зрения придерживаются не только те, кто считали его "тюрьмой народов", или "последним из вымирающих видов - реликтом" - "многонациональной империей", как выразился эксперт по проблемам межнациональных отношений в СССР М. Мандельбаум в предисловии к альманаху статей, выпущенного американским Советом по внешним сношениям в преддверии распада СССР.* Однако к происшедшему более корректно применять термин "расчленение", хотя он несет в себе некий заряд эмоциональной оценки. Распадом, то есть естественным отделением от не ставшего единым сросшимся организмом тела можно было бы назвать процесс, когда государство теряло бы именно те этно-территориальные единицы, те существовавшие до вхождения в Россию государственности, которые и собирались в течение российской истории. Однако разделение произошло в подавляющем большинстве случаев совсем не по тем историческим швам, которые почти везде почти рассосались, а по совсем другим линиям. Вряд ли можно отрицать, что при всем обилии проблем был нанесен определенный удар по тем линиям, что были уже надрезаны произвольным решением на теле государства и многих его народов в сооответствии с исторической идеологией и политическими задачами создателей социалистической федерации. Уместно привести суждение А.Мотыля, что "вопреки широко распространенному убеждению, народы Советского Союза вовсе не столько сами пробуждаются, как их пробуждают. Они самоутверждаются вплоть до требования независимости потому, что к этому их принудила перестройка. По иронии, ни кто иной, как Михаил Сергеевич Горбачев, доморощенный пролетарский интернационалист par exellence, должен считаться отцом национализма в СССР".
В 1991 году главным аргументом признания существовавших внутренних границ между союзными республиками в качестве международных и неприкосновенных стал тезис о необходимости мирного и бесконфликтного демонтажа, а также доктрина о праве самоопределяющихся наций на отделение. Однако в реальных условиях многовекового единого государства и политических амбиций элит эти инструменты оказались негодными для последовательного легитимного и бесконфликтного решения.
Так, война в Нагорном Карабахе, кровь в Бендерах и категорическое нежелание Приднестровья подчиниться диктату Кишинева, война между абхазами и грузинами, стойкое нежелание русского населения Крыма превратиться в украинцев показали, что именно принятый подход имманентно содержал потенциал конфликтности и столкновения интересов, который продолжает характеризовать геополитическую ситуацию на территории исторического государства Российского. Каждая из союзных республик, по сути, представляла редуцированную копию Союза - тоже многонациональное образование. Причем в отличие от страны в целом, складывавшейся веками, некоторые республики были скроены зачастую отнюдь не по границам этнического или исторического единства населения. Титульные нации этих республик, провозгласив свое право на самоопределение, проявили полную неготовность предоставить такое же право, какого они добились для себя, нациям, попадающим в положение национальных меньшинств в составе ранее не существовавших государств.
Объяснение этому, как правило, сводились к невозможности идти по пути бесконечного дробления страны, хотя в реальности такая перспектива не коснулась бы всех республик. Но было очевидным, что демонтаж СССР путем выхода из него через конституционную процедуру объективно в большей степени способствовала бы интересам России, русских и тяготеющих к ним народов. При этом сама РФ даже не была бы затронута. Вопреки распространенной иллюзии РФ не заявляла о выходе из СССР, и, даже, если бы все остальные заявили о выходе, она оставалась бы его юридическим продолжателем, и ее автономии не имели по конституции права выхода, а проблема выбора юридически встала бы лишь перед народами отделявшихся республик.
СНГ с самого начала не внушало надежд на то, что его институты будут реализовывать механизм с признаками субъекта мировой политики, в новой форме сохраняющий геостратегический облик исторического государства Российского или СССР. Причины и в неслучайной аморфности первоначальных юридических инструментов, и в ставших очевидным глубинным центробежным тенденциям. Тем не менее потенциал центростремительных побуждений входящих в него народов, вопреки тиражируемому мнению, также очевиден. Однако специфика оформления новых субъектов международных отношений в 1991 году была такова, что именно интеграционный потенциал оказался скован, если не парализован юридически, так как народы, тяготеющие к России (кроме Белоруссии) оказались лишены правосубъектности. Эта отнюдь не случайная реальность не только затруднила сохранение Россией своего геополитического ареала, который немедленно стал объектом внешней политики окружающих интересов, но также сделала новые государства внутренне нестабильными, породило вооруженные конфликты, противоречивость правительств.
Сейчас достаточно очевидно, что одной из глубоких и уже вряд ли устранимых причин, как трагических столкновений, так и противоречивых интеграционных и дезинтеграционных тенденций в СНГ, является двойная (в 1917 и 1991 гг.) перекройка исторической российской государственности, осуществленная по доктрине права наций на самоопределение, взятой на вооружение как большевизмом, так и воинствующим либерализмом, двумя учениями, которые стремятся в историческом итоге к уничтожению наций и границ. "Со времен Вудро Вильсона и Владимира Ленина в течение всего столетия идея, что этничность дает право претендовать на культурные и политические права и территорию, возымела широкий резонанс" - признает американский автор Р.Г.Сьюни.
Национальный принцип организации советского государства путем выделения на произвольно определенной территории титульной нации и наделения ее особыми правами (государственный язык, приоритет в развитии культуры, формирования органов управления, распоряжения ресурсами и капиталами, налоговыми поступлениями) есть закономерный плод как учения Локка и исторического материализма как философии, а также конкретной политической доктрины строительства "первого в мире государства рабочих и крестьян", осуществляемой российскими большевиками и либералами на обломках исторической России, объявленной для успеха революции "тюрьмой народов".
В теории и практическом плане содержались антиномии и взаимоисключающие задачи. С одной стороны политическим лозунгом было обеспечение самобытности, сохранения и "равных условий" для государственного развития всех больших и малых народов, хотя равное представительство малого и большого народа означало возможность крошечным народам диктовать свою волю многомиллионным народам. Однако, как с точки зрения малых, так и с позиций интересов крупных народов выделение титульных наций не снимало, а лишь обостряло проблему, так как ни один этнос не локализован внутри одного автономного образования, а иногда специально разделен по политическим соображениям.
"Социалистические нации" и "социалистические народы" конструировались на основе реальных или воображаемых этнокультурных различий и "прикреплялись к определенной территории" - пишет М.Стрежнева, а "члены этнической нации, которая давала название соответствующей республике…, принадлежали к титульному населению если они жили в "своей" республике, и к национальным меньшинствам, если они постоянно жили где-либо еще в пределах Союза. При этом этнические русские по существу были транснациональным советским этносом и категория нетитульного населения в Советском Союзе состояла прежде всего из русских". На территориях этих образований во второй сорт попадали не только русские, но и многие другие народы, Во многих образованиях русские составляли большинство, а в некоторых титульная нация находилась даже на третьем месте (в Башкирии, например, башкиров меньше, чем русских и татар).
Однако эта проблема мало занимала архитекторов, ибо исторический материализм не считает нацию субъектом истории и отводит ей лишь временное значение, исходя из движения к единому коммунистическому образцу вплоть до слияния и исчезновения всех наций. Поэтому создание квазигосударственных автономных и республиканских образований по произвольным границам с марксистской целью всеобщей нивелировки духа с сохранением лишь национальной формы (лозунг культуры - социалистическое содержание - национальная форма), в сочетании с никогда не отменявшимся лозунгом "о праве наций на самоопределение вплоть до отделения", в начале ХХ века заложило заряд огромной разрушительной силы в самый фундамент российской государственности.
Нужно иметь в виду, что количество народов и народностей, некогда объединенных в Российскую империю, было гораздо больше, чем число произвольно начертанных "социалистических" автономий и квазигосударственных образований. При многократных переделах республиканских границ и русский народ, и некоторые другие наpоды либо полностью, либо частями оказались произвольно включенными в состав создаваемых субъектов федерации в нарушение некогда самостоятельно заключенных ими договоров с Россией. Таковы случаи Абхазии и Осетии, которые самостоятельно вошли в Россию, а затем были сделаны частью социалистической Грузии, pасчленение лезгинского наpода, положение Нагорного Карабаха, а также очевидная ситуация Крыма и Приднестровья. Такое произвольное деление не имело определяющего значения для жизни в СССР, но обернулось драмой отрыва от России или расчленения нации надвое при его крушении. Это необходимо учитывать при суждении о причинах конфликтов, о перспективах всего геополитического пространства СНГ, взаимоотношений между его участниками, так и о роли внешних сил, весьма заинтересованных во втягивании в свою орбиту новых субъектов и использующих конфликты между ними для своих целей.
Относясь к расчленению СССР как к свершившемуся факту истории, нельзя не осознавать при рассмотрении процессов на его пространстве, что обстоятельства его ликвидации во многом заложили многие из сегодняшних конфликтов и тенденций, а также запрограммировали самое заинтересованное участие внешнего мира в процессах. Строго по юридическим нормам, отделяющиеся союзные республики можно было считать конституированными в качестве государств только при консенсусе всех входящих в них народов и после процедур, обеспечивавших на территории союзной республики, заявившей о желании независимости, каждому народу и территории возможность свободного выбора своей государственной принадлежности.
В некоторых республиках положение в целом удовлетворяло этим критериям, но в ряде из них с самого начала ситуация была далека от таковой. Тем не менее эти новообразования были немедленно признаны международным сообществом, а конфликты, возникшие именно по вопросу выхода из СССР и конституирования в независимое государства, возникшие до факта признания и оформления независимости были объявлены "сепаратистскими", как если бы возникли на территории давно сформировавшихся и легитимно признанных государств.
Непредоставление конституционной процедуры выхода из Союза позволяет и сегодня сторонам в конфликтах оспаривать навязанную им историческую судьбу. Именно по этим причинам процесс национально-государственного переустройства постсоветского пространства в самих этих государствах не всеми считается законченным, а территориальный и правовой статус его бывших республик - окончательным. Но так или иначе, и это также данность, Москва в соответствии с внутриполитическими обстоятельствами избранного ею самой способа ликвидации СССР, а также в связи с внешним давлением признала существовавшие административные границы в качестве международных.
Таким образом потенциал конфликтности был имманентно присущ начатому процессу дезинтеграции единого государства по неисторическим границам. Он не преодолен, лишь меняя свои формы и динамику в зависимости от ориентации новых государств на мировой арене. Здесь мы подходим к весьма важному и определяющему аспекту проблем СНГ и всего геополитического ареала исторического государства Российского.
Бессмысленно отрицать, что революция 1917 г. и крушение СССР 1991 г. имели внутренние предпосылки. Однако, также бесспорно, что внешний контекст в 1991 г. играл во внутриполитической жизни России бoльшую роль, чем когда-либо в истории. К тому же, в ХХ в. "Realpolitik" в отличие от времен "тиранов" прячется под идеологические клише, что демонстрировал коммунистический универсализм, а теперь повторяет философия "единого мира".
Параллели с революцией очевидны в политике Запада, прежде всего англосаксонских интересов. Любопытно, что США откликнулись на драматические события 1991 года в духе своей стратегии 1917-го и приветствовали разрушение державы коммунистической теми же словами, что в начале века крах державы Российской. Политика вездесущих американских интересов в середине 90-х проявила отчетливо черты "неовильсонианства". Когда протагонист "свободы и демократии" в Москве, Киеве и Тбилиси президент Буш, пообещав признание Украине, благословил Беловежские соглашения, когда США признали Грузию, не дожидаясь легитимизации тбилисского режима, невольно вспомнились времена Брестского мира, Хауз и В.Вильсон с их Программой из XIV пунктов, план Ллойд-Джорджа по расчленению России, попытка признать сразу все "де-факто" существующие правительства на территории "бывшей" Российской империи и т.д. Но за всем этим схема Х. Маккиндера - пояс мелких и слабых государств от Балтики до Черного моря, подтвержденная заключением американского Совета по внешним сношениям от августа 1941 года о необходимости "буферной зоны между славянами и тевтонами", подконтрольной англосаксам через многосторонние структуры и наднациональные механизмы.
Развал Советского Союза, произошедший в декабре 1991 года, был, вероятно, одним из наиболее удивительных и поворотных событий 20 века. Неожиданное на тот момент завершение холодной войны привело к зарождению нового мира, новых возможностей и вызовов. Несмотря на полуторагодичный процесс, приведший к распаду СССР в декабре 1991, крах могучей коммунистической сверхдержавы многих поймал врасплох - как в США, так и в самом Советском Союзе. Российский президент Владимир Путин счел падение Советского Союза «величайшей геополитической катастрофой 20 века».
Однако был ли распад Советского Союза неизбежен? В наши дни общеизвестно, что к концу 1991 сохранить СССР в том виде, в котором он существовал десятилетиями после 1922 года, было невозможно. Согласно принятому нынче мнению, политические, экономические и общественно-культурные процессы, происходившие в стране с 1986 года, в конце концов, разорвали ее на части, а сравнительно быстрый конец крупнейшего государства планеты был предпочтителен иным возможным исходам. Тем не менее, советское правительство пыталось продлить существование собственной страны, используя новые подходы в ее управлении. В России до сих пор продолжается обсуждение вероятных альтернатив произошедшему, а российские политики, интеллигенция и националисты пытаются понять, можно ли было сделать что-то, чтобы сохранить страну в целости, и была ли в этом нужда. Сумеем ли мы найти ответ на этот вопрос, внимательнее изучив предшествовавшие развалу СССР события?
Что произошло
Конституция СССР включала 72 статью, согласно которой входившие в него республики имели право на выход из его состава. Однако будем честны - если бы так было в действительности, этот процесс начался бы задолго до 1990. Советские власти никогда бы не позволили республикам самостоятельно покинуть страну в качестве независимых образований. Подобное привело бы к ослаблению советского государства в «игре с нулевой суммой», каковой была холодная война.
Все 15 советских республик были взаимосвязаны сложной матрицей экономических отношений, благодаря которой Российская Советская Федеративная Социалистическая Республика оказалась в центре всех значимых промышленных, экономических и политических процессов страны. Мы до сих пор сталкиваемся с отзвуками этого строя в сложных отношениях между Россией и Украиной. Даже посреди войны между этими странами российские войска продолжают полагаться на продукты украинской военной промышленности, а украинские заводы и промышленные объединения зарабатывают на продаже своих технологий россиянам. Лишь недавно Москва объявила о том, что начиная с 2018 года будет готова к «импортозамещению» украинских военных изделий. Советский Союз удерживал свои обширные регионы и республики воедино благодаря системе субсидий и фиксированных экономических квот, по которым менее развитые регионы получали советские технологии и потребительские изделия в обмен на сырье и сельскохозяйственные продукты. В отдельных случаях Москва предоставляла как готовые продукты, так и сырье, дабы восполнить недостаточно развитую промышленную базу некоторых регионов.
Когда советская экономика проявила признаки значительного спада в 1980-х, население СССР и многие из его законодателей заволновались. Принятый незадолго до этого курс на политическую свободу и прозрачность высвободил силы, пошатнувшие легитимность правящей коммунистической партии и подорвавший самое основание государства. Перенесемся в 8 декабря 1991 года. Распад страны стал возможен благодаря так называемому Беловежскому соглашению, подписанному в Белоруссии. Главы трех советских республик - России, Украины и Белоруссии - подписали документ, формально положивший конец существованию СССР. При подписании была сделана ссылка на ранее упомянутую 72 статью конституции, позволявшую «мирный» выход из состава страны. Стоит отметить, что решение это было принято без учета мнения населения, пребывавшего в неведении на протяжении предшествовавших месяцев. Пока потрясение от произошедшего в Беловежской пуще еще отзывалось по всему миру, 21 декабря произошла новая встреча, на этот раз в столице Казахстана Алма-Ате. Там главы 11 советских республик (кроме Грузии и прибалтов) окончательно распустили то, что оставалось Советского Союза. Вне всякого сомнения, эта вторая встреча стала возможной благодаря предшествовавшему ей Беловежскому соглашению, заложившему легальную основу и окончательный прецедент для дальнейшего и необратимого распада СССР. 25 декабря 1991 года своеобразным рождественским подарком стал для Соединенных Штатов и их союзников спущенный в Кремле советский флаг, сменившийся нынешним российским триколором и возвестивший о конце холодной войны и зарождении нового и непредсказуемого мира.
Что могло произойти
Сейчас ясно, что большинство советских граждан желало сохранения СССР в том или ином виде. Однако для этого нужна была иная парадигма управления и более решительный правительственный аппарат, готовый устранить конкуренцию со стороны альтернативных политических или этнонациональных моделей. Перед путчем августа 1991, смертельно ослабившим тогдашнего советского президента Михаила Горбачева и приведшим к власти Бориса Ельцина, советские власти обсуждали достоинства Союза Суверенных Государств (ССГ). 17 марта 1991 года в девяти советских республиках - России, Украине, Белоруссии, Казахстане, Азербайджане, Узбекистане, Кыргызстане, Туркменистане и Таджикистане - был проведен народный референдум. Большинство проголосовавших поддержало сохранение советской федеральной системы. 23 апреля 1991 года, вслед за референдумом, центральные советские власти подписали с девятью республиками соглашение, по которому СССР должен был превратиться в федерацию независимых республик с общим президентом, единой внешней политикой и армией. Трудно сказать, как сработало бы это соглашение в действительности, учитывая происходившие по всей стране масштабные политические и социальные перемены. К августу 1991 все девять республик кроме Украины одобрили проект нового соглашения. К несчастью для Горбачева, проведенный советскими консерваторами в августе 1991 путч окончательно устранил его с политической сцены и покончил с дальнейшими попытками реформировать страну.
Было ли это возможно?
Возможно, идея ССГ и была жизнеспособна, однако ее заранее подорвали те же политические силы, которые разрывали на части СССР. В 1986 году Горбачев начал два процесса, в конце концов приведших к гибели страны под его руководством. Гласность подразумевала политическую прозрачность, тогда как перестройка означала политическую и экономическую реорганизацию. Хотя их задачей была постепенная либерализация отдельных элементов государственного управления и взаимодействия с населением, на деле и то и другое ослабило способность советских властей к контролю и надзору, приведя к политическому и экономическому хаосу, а также росту националистических и сепаратистских настроений во многих республиках. Вероятно, в свете этих событий участники Беловежского соглашения считали свои действия неизбежными, а потому оправданными. Но что, если бы Горбачев провел реформы иначе? Что, если бы Коммунистическая партия Советского Союза начала либерализацию экономики СССР, при этом сохранив твердый контроль над политической идеологией?
У подобных мер уже был прецедент. В 1921 году, следом за победой советских властей над царистами и антибольшевистскими силами в гражданской войне 1918-1920 годов, была введена новая экономическая политика (НЭП). Пока экономика страны пребывала в руинах, власти дозволили частным предприятиям сосуществовать с зарождающейся государственной промышленностью. Хотя и с переменным успехом, НЭП все же привела к практически полному восстановлению национальной экономики до уровня, предшествовавшего Первой мировой, пока ее внезапно не свернул в 1928 году Сталин. Можно лишь гадать о возможной судьбе Советского Союза, если бы НЭП позволили продолжиться. Малая промышленность, как и агрикультура, принадлежали бы частному сектору. «Опорные высоты» экономики, такие как тяжелая промышленность и шахты, управлялись бы государством. Если это напоминает современный Китай, возможно так оно и есть - китайское экономическое чудо произошло под жестким контролем коммунистической партии, не терпевшей инакомыслия.
Чтобы подобный сценарий сработал в поздних 1980-х, Горбачеву потребовалось бы убедить своих соратников по партии в том, что его новая политика не подорвет ее положение и репутацию. На деле, в конце 1980-х цинизм и недоверие советского населения к партийным лозунгам и управлению достигли пика. Утрата доверия к способности правительства как следует управлять страной и обеспечивать интересы граждан вызвала усиление альтернативных идеологий и движений, приведя в конце концов к Беловежскому и Алма-Атинскому соглашениям. Но что, если бы Горбачеву удалось убедить своих коллег в том, что улучшение экономического положения в Советском Союзе привело бы к восстановлению доверия населения к партии и государству? Результаты проведенного в марте 1991 голосования свидетельствовали, что многие советские граждане все еще хотели жить в едином государстве. Обновленный экономический план оставил бы средние и крупные предприятия в руках государства, при этом позволив населению страны заниматься малой экономической деятельностью, особенно в области агрикультуры. В таком сценарии не было бы места гласности, открытой критике государства, признанию темного советского прошлого и росту этнического национализма в отдаленных республиках. Советские власти открыли бы для зарождающегося делового класса доступ к малым коммерческим займам, допуская наиболее успешных его представителей в партию, что позволило бы правительству взаимодействовать с наиболее предприимчивыми гражданами. Такой сугубо экономический подход перенаправил бы энергию множества людей от антигосударственной деятельности и протестов к заработкам, как это позднее произошло в Китае, хоть и с некоторыми заметными исключениями. В середине 80-х советское общество уже было готово к таким постепенным экономическим переменам, и могло бы принять большую экономическую свободу. Однако все это основывается на допущении, что государство сумело бы успешно провести подобную экономическую трансформацию. Заманчива мысль, что, несмотря на многочисленные изъяны советской системы, отсутствие значимой политической конкуренции Горбачеву позволило бы постепенно реформирующемуся Советскому Союзу преодолеть внутренние проблемы и пережить 1991 год в обновленном и оздоровленном виде. Не будь сепаратистских движений в Прибалтике и на Кавказе, и не случись августовский путч, план по экономической либерализации Советского Союза мог бы преуспеть.
Новый союз?
Сумела бы такая обновленная страна эффективно конкурировать на мировой арене с Соединенными Штатами, Западной Европой и усиливающимся Китаем? Возможно, спустя годы и десятилетия сама советская коммунистическая партия начала бы либерализироваться, как это происходит в Китае, который настойчиво пытается переосмыслить коммунистическую идеологию в такт развивающемуся обществу. Свернул бы этот новый союз (для кратости назовем его «НС») свои многочисленные международные обязательства, дабы сохранить ресурсы и валюту? Вполне возможно, что именно это бы и произошло, как и последующий выход Восточной Европы из Варшавского договора. Также могла бы возникнуть необходимость в отказе нового союза от активного участия в африканской и латиноамериканской политике - хотя если бы эта новая советская страна сумела бы провести экономические реформы, подобные таковым в 1928 году, в конце концов Запад столкнулся бы с мощным и единым советским государством, стремящимся сохранить свое место в качестве конкурентоспособной сверхдержавы.
Схожим образом трудно предсказать, как НС взаимодействовал бы с восходящим Китаем, поскольку тот был бы для него непосредственным конкурентом в роли коммунистического надсмотрщика за либерализирующейся экономикой. Возможно они сумели бы достичь понимания, учитывая сходства в их государственном управлении. С учетом стран, принявших или раздумывающих над принятием китайской модели государственного капитализма в 2017 году, легко представить себе появление советской модели государственного капитализма в качестве конкурента американской, западноевропейской и китайской. Тем не менее, для выживания НС после 1990-х потребовалось бы уверенное и крепкое коммунистическое правительство, готовое принимать трудные решения ради государственного блага. Сами китайцы были вынуждены делать подобные выборы в 1989 году, когда армия раздавила демократические протесты на площади Тяньаньмэнь. Кроме того, успех НЭП в 1920-х стал возможен благодаря предпринимательскому классу, пережившему Октябрьскую революцию и Гражданскую войну. Однако к 1980-м эти люди и их деловой опыт давно канули в Лету, и советским властям не хватало экспертов уровня, достаточного для успеха на свободном рынке.
Сегодня принято считать, что, несмотря на готовность Горбачева использовать насилие для подавления протестов в Прибалтике, он не сумел бы удержать страну воедино одной лишь силой. Быть может, он оказался на своем месте не в то время - приди он к власти позднее, когда НС попытался бы осуществить переход к государственному капитализму, его таланты и видение могли бы сделать его хорошим управленцем. Также стоит отметить, что, несмотря на последовавшую за 1991 годом эйфорию среди западного мира, развал СССР не был предопределен заранее. События декабря 1991 поймали большинство экспертов и аналитиков врасплох. Следовательно, если бы НС выжил, он столкнулся бы с той же враждебной политикой со стороны Америки и НАТО, призванной сдержать Москву. Несмотря на постепенное введение в стране рыночных принципов, НС остался бы коммунистическим государством, для которого реформы были бы разумным шагом на пути к глобальному противостоянию с Западом.
Вероятно, сохранить Советский Союз было невозможно, учитывая обстоятельства, в которых оказалась страна к концу 1980-х. На тот момент ее внутренние механизмы и политические процессы затрудняли воплощение даже тех решений, с которыми было согласно большинство. Идея реформированного Советского Союза может быть продолжена в наши дни в виде ряда экономических, военных и политических союзов, заключённых Россией (официальным правопреемником СССР) с бывшими советскими республиками по соседству. Евразийский экономический союз, в состав которого входят Россия, Белоруссия, Казахстан, Армения и Кыргызстан, а также тесная связь между российскими и армянскими вооруженными силами, напоминают о советском наследии. Возможно, СССР не было суждено остаться в целости, однако вопросы и предположения о его возможной судьбе продолжат занимать нас в грядущие годы.
Каждый август после 1991 года мы вспоминаем ГКЧП, провалившийся «путч», Михаила Горбачева, последовавший за этим распад Советского Союза, и задаемся вопросом: существовала ли альтернатива распаду великой страны?
Не так давно мне попалась советская книга сказок народов СССР с примечательной картинкой на обложке. Русский мальчик играет на гармошке, а дети разных народов пустились в пляс. Можно сказать, что все национальности пляшут под русскую гармошку. А можно посмотреть и иначе, пока все развлекаются, русский – трудится.
«Ленинская национальная политика» так построила политические, культурные и экономические отношения в СССР, что они больше всего начали напоминать пословицу «один с сошкой, а семеро с ложкой». Причем речь шла не о случайной ошибке, не о перекосе, а об осознанной политике большевиков, считавших, что необходимо унизить русский народ, чтобы за счет его ненавистной «великодержавности» возвысить другие. Даже глава советского правительства Рыков был уволен со своего поста после заявления, что «считает недопустимым, что другие народы живут за счет русского мужика».
К 1990 году в СССР сложилась ситуация с распределением по республикам вклада в производство и распределением доходов, которая нашла отражение в публикуемой таблице. Только две республики – РСФСР и Беларусь были «с сошкой» и производили больше, чем потребляли. Остальные тринадцать «сестер» ходили «с ложкой».
У кого-то ложка была небольшая – у Украины, причем мы понимаем, что восток Украины производил, и даже с избытком, а вот запад потреблял, и, при этом, рвался к незалежности.
Среднеазиатские республики производили совсем немного, но и потребляли сравнительно немного, хотя только в Киргизии уровень потребления был немного ниже, чем в РСФСР.
Республики Прибалтики много производили, но потребляли гораздо больше, фактически советские вожди пытались подкупить их запредельно высоким для СССР уровнем жизни.
Но в самом поразительном положении оказалось Закавказье. При сравнительно скромном производстве – огромный объем потребления, бросавшийся в глаза и визуально тем, кому приходилось побывать в Грузии – личные дома, автомобили, ковры, застолья с шашлыками и бесконечными тостами…
Одновременно во всех этих республиках любили порассуждать, что это они кормят «бездонную Россию» и остальных нахлебников большого советского колхоза. И стоит им только отделиться, как они заживут еще богаче.
На самом деле весь этот великолепный банкет оплачивали русский крестьянин, рабочий и инженер. Каждый из 147 миллионов жителей РСФСР фактически отдавал ежегодно 6 тысяч долларов, чтобы покрыть разницу между производством и потреблением жителей других республик. Поскольку русских было много, хватало на всех, хотя для по настоящему веселой жизни республика должна была быть маленькой, гордой и страстно ненавидеть «пьяных и ленивых русских оккупантов», чтобы у товарищей из политбюро были основания залить пожар деньгами.
С огромным населением республик Средней Азии была другая проблема. Оно не особенно роскошествовало, зато непрерывно увеличивалось. При этом производительность труда в этих республиках практически не увеличивалась. Внутри СССР набухал свой собственный Третий Мир.
Русские (а под «русскими» я, конечно, имею ввиду все народы, населяющие Россию) бывшие самой многочисленной, самой образованной, самой профессионально развитой частью населения СССР ощущали глухое недовольство, хотя и не вполне понимали его источник. Но непрерывно сталкиваясь с тем, что места в ресторанах, все первые места в очереди на «Волгу», заняты представителями других наций, а если ты русский, то для доступа к заветной кормушке требуются дополнительные привилегии от партии и правительства, русские ощущали от советской системы все нараставший дискомфорт. Было ощущение, что ты пашешь и пашешь, но не на себя. А на кого? В теории – на государство, на общее благо, на грядущий социализм. На практике, получалось, что на ушлых цеховиков из Батуми и высокомерных потомков эсесовцев из Юрмалы.
Советская система была устроена так, что произвести в её рамках национальную революцию, дав русскому народу больше власти, возможностей и материальных выгод, было невозможно. Упразднить республики в 1970-80-е годы было уже немыслимо. А значит СССР был обречен, поскольку ишачить без всякой благодарности и с тычками в спину (а кто не жил в 1989-91 году, тот не может себе представить с какой ненавистью часто сталкивались русские в Грузии или Эстонии, или на Западной Украине) русские были согласны не беспредельно.
Обставлен развал Союза был чрезвычайно подло и не к нашей выгоде. По уму следовало создать политический и экономический союз России, Беларуси, Восточной Украины и Казахстана, отправив остальных искать счастье в свободном плавании. Вместо этого раскалывали страну по советским административным границам, в результате чего русский народ был разрезан на части. От нас были отрезаны Крым, индустриальные центры Донбасса, верфи Николаева, много чего еще…
Но посмотрим на тот шкурный потребительский результат, который вышел из этой катастрофы. Впервые в своей истории за десятки, а может и сотни лет, русские начали работать на себя. А с приходом путинской эры начался настоящий потребительский бум. В итоге сегодня мы ругаем правительство, сидя за новенькими макбуками, проклинаем московские пробки сами создавая их дорогими иномарками, а некоторые горько плачут по сжигаемому пармезану ни секунды не сомневаясь в своей способности его купить.
Да, это потребительство было кривобоким, поскольку в то время как одни жили в роскошных особняках на Рублевке, другие едва наскребали на ипотеку, но с общего стола доставалось всем. Не кормя «семерых с ложкой» русские смогли позволить себе если не роскошную жизнь, то уж точно более обеспеченную, чем у отпавших окраин.
А те, по большей части, провалились в экономический, социальный и политический ад. Даже Прибалтика, где относительно приличная жизнь обеспечивается теперь дотациями ЕС, а главное – стремительным сокращением населения, чувствует, что серьезно потеряла по сравнению с советской эпохой. По большей части бывшие республики всецело зависят от подачек России в форме покупки товаров или денег, присылаемых из наших москвабадов гастарбайтерами.