Смертную казнь, как и конфискацию, в теории инквизиция не применяла. Первоначально приговор был только простым осуждением за ересь и сопровождался отлучением от Церкви или объявлением, что виновный не считается больше подсудным суду Церкви; иногда добавлялось, что он передается светскому суду, что «он отпущен на волю»; это обозначало, что кончилось прямое вмешательство Церкви в его судьбу. Со временем в приговорах часто упоминалось, что Церковь ничего не может больше сделать, чтобы загладить прегрешения виновного; передача его в руки светской власти объявляется словами: «да будет наказан по заслугам». Лицемерное обращение, в котором инквизиция заклинала светские власти пощадить жизнь и тело отпавшего, не встречается в приговорах XIII в. и никогда не формулировалось точно в более позднее время.
Воззвание к милосердию было пустой формальностью, к нему прибегали, только чтобы не казалось, что инквизиторы согласны на пролитие крови, так как это было бы нарушением канонов. Но в то же время Церковь зорко следила за тем, чтобы ее резолюция не толковалась превратно, она и поучала, что не может быть и речи о каком_либо снисхождении, если еретик не раскается и не выдаст всех своих единомышленников. Один из богословов XIII в. провозгласил: «Цель инквизиции - уничтожение ереси; ересь же не может быть уничтожена без уничтожения еретиков; а еретиков нельзя уничтожить, если не будут уничтожены также защитники и сторонники ереси, а это может быть достигнуто двумя способами: обращением их в истинную католическую веру или обращением их плоти в пепел, после того как они будут выданы в руки светской власти». В XIV в. инквизитор Алонзо де Спина замечает, что, прежде чем осудить их на уничтожение, нужно дважды обращаться к ним с предупреждениями, чтобы они не грозили спокойствию.
Рис.
Светские власти, однако, верили, что, сжигая еретиков, они исполняли приказания инквизиции. В предписании, данном 9 ноября 1431 г. Филиппом Красивым Бургундским своим чиновникам, говорится, что их обязанность наказывать еретиков, «как предпишет это инквизитор и согласно обычаю». Шпренгер, инквизитор XVв., уже не стесняясь, говорит о жертвах, «которые он приказал сжечь».
Церковь давала отпущение грехов всем, кто приносил дрова для костра, чтобы возбудить ярость простого народа. Еще в XVII в. ученый кардинал Альбицио заявлял: «Инквизиторы во всех процессах обычно выносят окончательный приговор, и если это смертный приговор, то он непосредственно и обязательно приводится в исполнение дожем и сенатом» (речь идет о Венеции). Еще в XIII в. Григорий IX не стеснялся утверждать, что Церковь была обязана проливать кровь еретиков. Бонифаций VIII внес в каноническое право напоминание светским властям под угрозой отлучения от Церкви, чтобы все, кого выдаст им инквизиция, подвергались «быстрому и справедливому» наказанию. Инквизиторам было приказано возбуждать судебное преследование против упорствующих чиновников.
Законы всех государств Европы присуждали еретиков к сожжению живыми; в лице инквизитора признавали судью, приговоры которого подлежали слепому исполнению. Граф Раймунд Тулузский в 1249 г. приказал сжечь живыми в Берлеже, близ Ажана, восемьдесят еретиков, которые сознались в его присутствии.
Если, однако, по той или другой причине светские власти не решались предать казни еретика, то тотчас всей силой своей власти вмешивалась Церковь, чтобы привести их к повиновению. Так, например, инквизиторы в 1237 г. осудили как еретиков десять мужчин и женщин; консулы и вигье отказались «принять» осужденных, конфисковать их имущество и «поступить с ними, как принято поступать с еретиками», другими словами - отказались сжечь их живыми. Немедленно инквизиторы торжественно отлучили от Церкви чиновников. В 1288 г. Николай IV повелел отлучить от Церкви и отстранить от должности светские власти многих городов, уклонявшиеся от приведения в исполнение приговоров инквизиции, а также наложить интердикт на их городские общины. В 1458 г. в Страсбурге бургомистр и его товарищи отказались сначала сжечь гуситского миссионера и его служанку; но Церковь заставила их исполнить приговор. В 1486 г. городские власти Брешии отказались сжечь несколько колдунов и колдуний, осужденных инквизицией; гражданские юристы пытались доказать, что светские власти имеют право ознакомиться с делом. Но Иннокентий VIII не замедлил объявить, что желание городских властей Брешии оскорбительно для веры, и приказал отлучить их от Церкви, если они в шестидневный срок не казнят осужденных; всякий муниципальный закон, противоречивший этому, был объявлен недействительным и не имеющим силы. В 1521 г. папа Лев X в энергичных выражениях подтвердил инквизитору и епископским судьям Венеции, что их приговоры должны быть исполнены без всяких пересмотров и расследований и что они могли наложить на ослушников любое духовное наказание. Светские власти были обязаны отправлять на костер, под угрозой быть самим причисленными к еретикам.
Не раскаявшийся еретик, предпочитавший мученическую смерть вероотступничеству, не был единственной жертвой костра. Еретиком, также достойным костра, считался тот, кто отказывался от исторгнутого у него признания. Человек, торжественное обращение которого было признано ложным, был неисправимый еретик, его требовал костер.
Уже в 1184 г. Веронский декрет папы Луция III предписывал, что всякий еретик_рецидивист, т. е. впавший после отречения в ту же ересь, должен выдаваться светским судам даже без нового допроса. Равеннский эдикт Фридриха II 1232 г. предписывает предавать смерти всех, кто снова впал в ересь, чье обращение было притворным с целью избежать наказания за ересь. В 1244 г. Нарбоннский собор упоминает о большом числе подобных случаев и повелевает передавать виновных в руки светской власти без нового суда. За исключением одного, все руководства для судопроизводства инквизиции XIII в. предписывают еретиков_рецидивистов выдавать в руки светской власти, притом без всякого суда. Зачастую светские судьи не обращали внимания на снисходительные приговоры инквизиции и сжигали несчастные жертвы без всякого милосердия; в свое оправдание гражданские власти ссылались на то, что иначе не удастся очистить страну от еретиков и что снисходительность поведет к усилению ереси. В 1258 г. Александр IV предписывает выдачу рецидивистов в руки светской власти. При этом утверждалось, что Церковь нисколько не закрыта для рецидивистов, принесших раскаяние, так как они могут получить святое причастие даже и на костре, но даже раскаяние не может избавить их от смерти. Мотивированное таким образом папское решение было внесено в канонические законы. В подобных случаях обещание дать причастие в последнюю минуту вносилось в приговор и жертву всегда сопровождали на костер священнослужители, старавшиеся «спасти ее душу».
Рис.
Мнимое или действительное преступление возвращения в ересь стало с середины XIII в. наиболее частым поводом к смертной казни. Еретики, жаждавшие мученического венца, были сравнительно редки, но было много людей, которые не могли искренне отречься от своей веры и, избежав смерти, надеялись, что сумеют лучше скрывать свое преступление против Церкви.
Все это потребовало строго законно определить понятие преступления возврата к ереси, когда виновный не мог быть даже выслушан, а также определить степень его виновности по первому и второму преступлению, совокупность которых оправдывала его осуждение как не раскаявшегося еретика.
Бывали случаи, когда при первой судимости обвиняемый оставался только под подозрением без всяких улик. Папа Александр IV заявил вполне определенно: если подозрение было тяжелое, то следовало рассматривать его как законное доказательство виновности обвиняемого, и поэтому обвиняемый должен быть осужден. Если же подозрение было легкое, то обвиняемого следует наказать более строго, чем наказываются за преступление в первый раз, но не применять к нему полностью наказаний, наложенных для рецидивистов. Для установления вторичного преступления достаточно было, если обвиняемый вступил в сношение с еретиком или выказал ему какое_либо дружеское расположение. Осуждение рецидивистов было внесено в каноническое право и стало ненарушимым законом Церкви. В подобных случаях не может быть ни малейшего снисхождения.
Был еще разряд преступников: те, кто убегал из тюрьмы или небрежно исполнял наложенную на них епитимью. По теории, чистосердечно обратившимися считались кающиеся, с радостью принявшие епитимью, но, не выполняя ее, они показывали или то, что их обращение было неискренне, или то, что их неустойчивая душа снова впала в старые заблуждения. Поэтому уже с самого начала на них смотрели как на рецидивистов. Валансьенский собор 1248 г. постановил, чтобы сначала их милостиво усовещивали, после чего, если они продолжали оказывать неповиновение, с ними следовало поступать как с закоренелыми еретиками; это решение даже иногда вносилось в приговор, причем тем, кто стал бы небрежно исполнять епитимью, грозили наказанием, определенным для клятвопреступник ков и не раскаявшихся еретиков. Бежавший из тюрьмы считался еретиком_рецидивистом, и его следовало сжечь живым без всякого суда. Обратившийся, если он не выдал всех известных ему еретиков, поклявшись сделать это, часто считался рецидивистом. Решительный отказ выполнить епитимью считался признаком упорной ереси и вел прямо на костер.
Факт сжигания человека только за то, что он верит иначе, чем мы, представляется такой драматической жестокостью и так поражает ужасом, что в конце концов в нем стали видеть существенную черту деятельности инквизиции. Но необходимо помнить, что среди других наказаний, налагаемых ее приговорами, костер был сравнительно менее употребителен. Бернар Ги за время своей инквизиторской деятельности в Тулузе (1308_1323 гг.) отправил на костер шестьсот тридцать семь еретиков, не считая шестидесяти семи приговоров сожжения останков умерших еретиков. На деле инквизиторы более добивались обращений, разоблачений и конфискаций, чем увеличения числа мучеников. Костер, зажигаемый время от времени, поддерживал в населении ужас, который считали спасительным. Главным и самым страшным оружием святого трибунала, притом оружием страшным, были тюрьмы, массовые конфискации, унизительные епитимьи и, наконец, невидимая полиция, благодаря которой она парализовала ум и сердце всякого, кто имел несчастье раз попасть в ее руки.
Теперь о самой казни. Когда собиралась толпа смотреть предсмертную агонию мучеников, то старались не выказать никакой к ним жалости, чтобы не смягчить фанатизма зрителей. Виновного не удушали раньше, чем поджигали дрова, как это практиковалось в позднейшей испанской инквизиции; порох еще не был изобретен, и поэтому еще не обвязывали шею жертвы мешком с порохом, чтобы сократить ее мучения, когда пламя охватит ее. Несчастного привязывали живым к столбу, возвышавшемуся над грудой дров настолько высоко, чтобы верные могли видеть все. Монахи сопровождали его до последней минуты в надежде вырвать, если возможно, его душу из когтей дьявола; если он не был рецидивистом, он мог еще в последнюю минуту отречься и спасти свое тело. Монахам строго запрещалось убеждать несчастную жертву умереть без сопротивления, или взойти твердым шагом на эшафот, или мужественно отдать себя в руки палача, ибо, давая подобные советы, они могли ускорить ее конец и тем самым допустить «неправильность». Обыкновенно казнь совершалась в праздничный день, чтобы могло собраться больше народа и чтобы зрелище было поучительнее; из боязни, чтобы жертва не вызвала в собравшихся чувства жалости или симпатии, на нее накладывалось молчание.
Второстепенные подробности известны из отчета одного свидетеля казни Яна Гуса в Констанце в 1415 г. Несчастный должен был стать между двух вязанок хвороста, и его крепко привязали веревками к толстому столбу; на шею ему надели цепь. Затем заметили, что он повернулся лицом к востоку, а так как это было неприлично для еретика, то его повернули лицом к западу. Он был обложен до самого подбородка связками хвороста и соломы. После этого графпалатин, наблюдавший за исполнением казни, подошел к эшафоту вместе с констанцским предо и в последний раз предложил Гусу отречься. Когда тот отказался, они отошли и ударили в ладони, что было знаком для исполнителей казни поджечь костер. Когда огонь пожрал все, то приступили к окончательному уничтожению обуглившегося трупа; его разорвали на части и перебили кости, а затем останки и внутренности снова бросили в огонь.
Чтобы присутствовавшие не сохранили останков мученика, после того, как огонь погасал, тщательно собирали пепел и бросали его в проточную воду выкапывании его тела или костей, то церемония сожжения их была, конечно, менее торжественна, но не упускали ничего, чтобы сделать ее ужасной. В 1237 г. в Тулузе было вырыто много трупов людей знатных и других покойников. Их кости и разложившиеся трупы тащили по улицам, причем впереди шел глашатай и кричал: «всякий, кто поступит так, так вот и погибнет», затем они были сожжены «во славу Бога, Блаженной Девы Марии, Его Матери, и блаженного Доминика, их служителя». Эта процедура, несмотря на то, что была довольно дорога, сохранялась все время существования инквизиции. Согласно отчетам Арно Ассали от 1323 г., вырыть кости трех еретиков, купить для них мешок, купить веревки, чтобы завязать мешок, нанять двух лошадей дотащить мешок до площади и купить дрова для костра_ стоило больше пяти ливров.
Костер служил инквизиции еще для того, чтобы очищать страну от «заразительных и еретических сочинений»; это было начало цензуры, занявшей впоследствии видное месте в деятельности инквизиции. В 1210 г. был издан приказ сжечь еретические сочинения ученика Амори, Давида де Динан, а также «Физику» и «Метафизику» Аристотеля. По приказу Иакова I Арагонского сожгли переводы Св. Писания. Каноны Нарбоннского собора 1229 г. запретили мирянам иметь Св. Писание. Сожгли сочинение Вильгельма де С._Амур «Опыты». Книги евреев, в особенности Талмуд, вызывали к себе особую ненависть, и Церковь не щадила усилий, чтобы уничтожить их. Это преследование было вызвано обращенным в христианство евреем, Николаем де Рупелла, который около 1236 г. обратил внимание Григория IX на богохульство, заключающееся в еврейских книгах, в особенности в Талмуде. В июне 1239 г. Григорий писал королям Англии, Франции, Наварры, Арагона, Кастилии и Португалии, а также прелатам этих королевств, приказывая, чтобы в субботу будущего поста, когда все евреи будут в своих синагогах, все книги их были схвачены и выданы нищенствующим монахам. В мае 1248 г. в Париже было сожжено четырнадцать возов книг, а затем еще шесть. Но Талмуд продолжал существовать. В 1255 г. Людовик Святой снова приказал в своих инструкциях сенешалям Нарбоннской провинции уничтожить все экземпляры Талмуда, а также всех книг, содержащие богохульства. В 1267 г. Климент IV предписал арагонскому архиепископу заставить короля Арагона и его сеньоров под страхом отлучения от Церкви распорядиться о том, чтобы евреи выдали инквизиторам Талмуд и другие книги. Книги, в которых не будет обнаружено богохульства, должны быть возвращены, а остальные опечатаны и спрятаны в надежное место. В 1299 г. Филипп Красивый приказывает своим судьям помогать инквизиторам в уничтожении экземпляров Талмуда. В 1309 г. в Париже были публично сожжены четыре воза еврейских книг. В 1319 г. понадобились две телеги, чтобы свезти осужденные книги на аутодафе в Тулузе. В 1554 г. Юлий III подтвердил указ инквизиции: евреям было приказано под страхом смерти выдать все книги, где встречаются богохульственные отзывы о Христе; это папское предписание было внесено в каноническое право.
Методы, изобретенные и одобренные инквизицией, епископские суды применяли к еретикам; и вскоре насилие и произвол распространились на все дела, подсудные епископским судам. Уже в 1317 г. инквизитор Бернар Ги говорит о пытке как о явлении обычном в духовных судах.
Еще более гибельно сказалось влияние инквизиции на светское судопроизводство. До конца XVIII в. в большей части Европы инквизиционное судопроизводство, развившееся в целях уничтожения ереси, стало обычным методом, применявшимся в отношении всех обвиняемых. В глазах светского судьи обвиняемый был человеком, стоящим вне закона, виновность его всегда предполагалась, и из него надо было во что бы то ни стало хитростью или силою вырвать признание. Так же относились и к свидетелям. Узник, сознавшийся под пыткою, подвергался новым пыткам, чтобы он выдал «других преступников», которых он мог знать. Равным образом инквизиция ввела в обычный суд преступление «подозрения»; если не удавалось обличить обвиняемого в преступлении, которое приписывалось ему, то его можно было наказать как подозреваемого, причем наказание предоставлялось усмотрению судьи.
Вся эта порожденная инквизицией система до XVIII в. отдавала несчастных и беззащитных на произвол жестоких судей. Еще в 1823 г. один суд на Мартинике осудил человека на пожизненные каторжные работы, так как на него пало «тяжелое подозрение» в том, что он колдун. Валенсийская «хунта веры» (под таким наименованием в 1823 г. Фердинанд VII восстановил инквизицию в Испании) 29 сентября 1824 г. арестовала учителя Кайетано Ритюл"я по обвинению в иудаизме: он утверждал, что (согласно «Деяниям Апостолов», гл. 15, стихи 20 и 29) суть религии заключается в изречении: «Не делай другому того, что не желаешь, чтобы делали тебе». Около двух лет он томился в тюрьме, а 1 августа 1826 г. в Валенсии его торжественно сожгли на костре. Это было последнее сожжение; оно вызвало бурю негодования в Европе, но только 1 июля 1835 г. была прекращена деятельность религиозных судов. Настал конец инквизиции, действовавшей более шестисот лет. Но ее методы уже в XX в. вновь позаимствовали и возродили судилища всех без исключения тоталитарных режимов.
Того из вероотступников, кто упорствовал в своих ошибках и не желал вернуться в лоно католической церкви, того, кто отказывался признать свои ошибки и примириться с церковью, того, кто, примирившись, вновь впадал в ересь, т. е. становился еретиком-рецидивистом, а также осужденного заочно, а затем пойманного еретика - всех их инквизиция, действовавшая от имени и по поручению церкви, отлучала от нее и «отпускала на волю».
Эта невинная на первый взгляд формулировка таила в себе смертный приговор обвиняемому. Осужденный «отпускался на волю» в том смысле, что церковь отказывалась впредь заботиться о его вечном спасении, что она отрекалась от него. Обретенная таким образом осужденным «воля» влекла за собой не только позорную смерть на костре, но, по учению церкви, и вечную муку в потустороннем мире. Наказание невообразимо жестокое, признавали богословы, но заслуженное для того, кто отказался от «материнской» опеки церкви, предпочитая служить дьяволу. Упорствующий еретик не мог рассчитывать на христианское сострадание, милосердие, любовь. Его должна была поглотить не в фигуральном, а в буквальном смысле геенна огненная. Но инквизиторы предпочитали, чтобы эту грязную работу за них выполняла гражданская власть. Разные авторы по-разному пытались объяснить такую их щепетильность, тем более что церковь - не только в далеком прошлом, но, как мы видели, и в наше время - провозглашает за собой право карать вероотступников всеми видами наказаний. Считать, что инквизиторы, применявшие изощренные пытки к своим жертвам, морившие их голодом и холодом, бичевавшие их публично и, наконец, сопровождавшие их на костер и понуждавшие верующих подбрасывать охапки хвороста для того, чтобы он «веселее» пылал, стеснялись самолично казнить еретиков, вряд ли обоснованно и логично.
Объяснение этому следует искать в желании церкви превратить светскую власть в соучастника своих преступлений и одновременно продемонстрировать видимость того, что сама она, церковь, не убивала никого, не проливала крови. И в этом проявились свойственные церковникам ханжество и лицемерие. Еще до учреждения инквизиции церковь стремилась обязать светскую власть преследовать еретиков. Добиться этого она смогла лишь частично и поэтому организовала свой собственный репрессивный орган - инквизицию. Однако зловещую привилегию официально выносить смертные приговоры, казнить и оплачивать палача церковь предоставляла светским властям.
Итак, если еретик не отрекался от своих «ложных и ошибочных» убеждений, то церковь отрекалась от него, отпускала его «на волю», передавая гражданским властям с предписанием наказать по заслугам (debita animadver-sione puniendum). В более поздние времена такого рода обращения сопровождались просьбами проявить к осужденному милосердие. Оно проявлялось в том, что раскаявшегося смертника душили перед казнью или надевали на его шею «воротник», начиненный порохом, чтобы сократить мучения несчастного.
Нельзя сказать, чтобы светские власти в католических странах всегда охотно, беспрекословно и с усердием выполняли навязываемые им церковью карательные функции. Во многих местах, особенно в XIII и XIV вв., власти отказывались по различным причинам «поступать с еретиками, как принято с ними поступать», т. е. посылать их на костер. Главная причина этого заключалась в том, что слепое повиновение приказам инквизиции превращало светскую власть из ее союзника в ее вассала.
Там, где, как в Испании и Португалии, инквизиция была подчинена королевской власти, такого противоречия не возникало. Но во Франции, Германии, республиках и княжествах Италии, где церковь боролась за преобладание над светской властью, деятельность или, вернее, чрезмерное усиление влияния инквизиции постоянно вызывали сопротивление светских властей. В таких случаях папский престол реагировал решительно и без промедления. Виновные в невыполнении приказов инквизиции, в частности в отказе посылать на костер еретиков, отлучались от церкви, на непослушные города накладывался интердикт, папский престол призывал верующих не платить налоги; не подчиняться таким властям.
Утверждение, что церковь не полномочна выдавать еретиков светской власти и требовать от последней предания их смертной казни, было признано Констанцским собором еретическим и фигурировало в качестве 18-го пункта обвинения, выдвинутого против Яна Гуса.
Инквизиция, как уже мы отмечали, была более заинтересована в отречении еретика от своих воззрений, чем в его героической смерти на костре. «Оставим в стороне заботу о возможности спасения души,- пишет Г. Ч. Ли.- Обращенный, выдающий своих соумышленников, был более полезен для церкви, чем обугленный труп; поэтому не жалели усилий, чтобы добиться отречения. Опыт показал, что фанатически настроенные люди часто жаждали мучений и желали скорой смерти на костре; но инквизитор не должен был являться исполнителем их желаний. Он знал, что первый пыл часто уступал действию времени и мучений, поэтому он предпочитал держать упорствующего еретика, одинокого и закованного, в тюрьме в течение шести месяцев или целого года; к нему допускались лишь богословы и законоведы, которые должны были действовать на его ум, или его жена и дети, которые могли склонить его сердце. И только тогда, когда все усилия не приводили ни к чему, его «выпускали на волю», но даже и после этого казнь откладывалась на день, чтобы он мог отречься, что, впрочем, случалось редко, так как не уступившие до этого времени обыкновенно не поддавались никаким убеждениям» (Ли Г. Ч. История инквизиции в средние века, т. 1, с. 341 ).
О том, как совершалась казнь еретика, сохранилось большое число описаний современников. Постепенно выработался своеобразный ритуал, которого инквизиция повсеместно придерживалась. Обычно казнь назначалась на праздничный день, население призывалось присутствовать на ней. Уклонение от такого приглашения, как и проявления симпатий или жалости к казнимому, могло навлечь подозрение в ереси. Костру предшествовало аутодафе, устраиваемое на празднично убранной центральной площади города, где в присутствии церковных и светских властей и народа совершалось торжественное богослужение, а затем оглашался приговор инквизиции осужденным вероотступникам.
Аутодафе устраивалось несколько раз в год, и на нем иногда подвергались экзекуции десятки жертв инквизиции. За месяц до его проведения приходские священники оповещали верующих о предстоящем аутодафе, приглашая участвовать в нем и обещая за это индульгенцию на 40 дней.
Накануне аутодафе город украшали флагами, гирляндами цветов, балконы украшали коврами. На центральной площади воздвигался помост, на котором возводили алтарь под красным балдахином и ложи для короля или местного правителя и других светских, в том числе военных и церковных, нотаблей. Присутствие женщин и детей приветствовалось. Так как аутодафе длилось иногда весь день, то у помоста строились общественные уборные, которыми могли воспользоваться в случае нужды почетные гости.
Накануне устраивалась как бы генеральная репетиция аутодафе. По главным улицам города проходила процессия прихожан, возглавляемая членами конгрегации св. Петра Мученика (итальянского инквизитора-доминиканца из Вероны, убитого в 1252 г. за его злодеяния противниками инквизиции; был провозглашен патроном инквизиции). Члены этой конгрегации занимались подготовкой аутодафе - строили помост, подготавливали «рабочее место» - «жаровню», где предавали огню нераскаявшихся еретиков, и т. п. Вслед за ними шла «милиция Христа», т. е. весь персонал местной инквизиции с ее осведомителями-фискалами в белых капюшонах и длинных балахонах, скрывавших от людских глаз их физиономии. Два участника процессии несли зеленые (Зеленый цвет символизировал инквизицию ) штандарты инквизиции, один из которых водружался на помосте аутодафе, другой - около «жаровни».
С зарей тюрьма инквизиции уже гудела точно улей. Заключенных, понятия не имевших об уготовленной им участи, о степени наказания, к которому они присуждены, ибо только на аутодафе они узнавали об этом, стража готовила к предстоящему торжеству, а вернее, экзекуции. Их стригли, брили, одевали в чистое белье, кормили обильным завтраком, иногда для храбрости давали стакан вина. Затем набрасывали им на шею петлю из веревки и в связанные руки вкладывали зеленую свечу. В таком виде осужденных выводили на улицу, где их ожидали стражники и «родственники» инквизиторов. Особо злостных еретиков сажали задом наперед на ослов, привязывая к животным. Заключенных вели к кафедральному собору, где образовывалась процессия. В ней участвовали те же, что и накануне, теперь они несли штандарты приходов, затянутые в знак траура черной материей. Фискалы несли санбенито и куклы, вернее манекены, изображавшие умерших, сбежавших или непойманных еретиков, осужденных на костер.
Процессия, участники которой пели траурные церковные гимны, медленно направлялась к площади, где должно было состояться аутодафе. Монахи и «родственники», сопровождавшие заключенных, громко призывали их покаяться и примириться с церковью. Горожане наблюдали за процессией из окон домов или с мостовой. Следуя указаниям церковников, многие из них осыпали заключенных бранью. Однако запрещалось бросать в еретиков какие-либо предметы, так как практика показывала, что от такого метания могли пострадать не только жертвы инквизиции, но и сопровождавшие их солдаты из «милиции Христа».
Тем временем на месте аутодафе собирались светские и духовные власти и гости, занимавшие места на отведенных им трибунах, а также горожане, заполнявшие площадь. Любителей поглазеть на аутодафе всегда оказывалось предостаточно.
С прибытием процессии заключенных усаживали на скамьях позора, установленных на помосте, несколько ниже почетных трибун. Вслед за тем начиналась траурная месса, за ней следовала грозная проповедь инквизитора, которая кончалась оглашением приговоров. Приговоры зачитывались по-латыни, заключенные с трудом улавливали их смысл, были они длиннющими, начинались цитатами из Библии и произведений отцов церкви, читались медленно. Если осужденных было много, то на оглашение приговоров иногда уходило несколько часов.
Аутодафе венчалось экзекуциями: одних осужденных облекали в санбенито и шутовские колпаки, других стегали плетьми, третьих стражники и монахи волокли на «жаровню».
«Жаровня» располагалась на соседней площади, куда вслед за смертниками переходили церковные и светские нотабли и рядовые горожане. Здесь накануне сооружался эшафот со столбом в центре, к которому привязывали осужденного; завозились дрова и хворост, которыми обкладывался эшафот. Сопровождавшие смертников монахи и «родственники» пытались в эту последнюю минуту вырвать у своих жертв отречение. О желании раскаяться осужденный мог дать знать только знаком, так как, опасаясь, что он будет агитировать перед народом в пользу ереси, его часто вели на казнь с кляпом во рту.
Когда зажигался костер, особо уважаемым прихожанам предоставлялось почетное право подбрасывать в огонь хворост, чем они приумножали перед церковью свои добродетели.
Хотя палачи пытались так устроить костер, чтобы он пожрал осужденного, не оставив и следа от него, эта цель не всегда достигалась. В таких случаях обуглившиеся останки рвались палачами на мелкие части, кости дробились, и это ужасное месиво повторно предавалось огню. Затем тщательно собирался пепел и выбрасывался в реку. Подобной процедурой инквизиторы пытались лишить еретиков возможности заручиться останками своих мучеников и поклоняться им.
Если осужденный на костер умирал до казни, то сжигали его труп. Сожжению подвергались и останки тех, кто был посмертно осужден. В испанской и португальской инквизиции было принято сжигать на костре куклы, изображавшие осужденных (казнь in efigie). Такой символической казни подвергались осужденные на пожизненное заключение, а также бежавшие из тюрем или от преследований инквизиции ее жертвы.
Костер использовался инквизицией и для другой цели - уничтожения сочинений вероотступников, иноверцев и неугодных церкви писателей.
Считала ли инквизиция себя безгрешной, не способной осудить невиновного, бросить в костер ни в чем не повинного человека? Вовсе нет. Но «если невиновный несправедливо осужден, он не должен жаловаться на решение церкви, которая выносила свой приговор, опираясь на достаточные доказательства, и которая не может заглядывать в сердца, и если лжесвидетели способствовали его осуждению, то он обязан принять приговор со смирением и возрадоваться тому, что ему выпала возможность умереть за правду». (Le Manuel des Inquisiteurs..., p. 151 ).
Возникает вопрос, продолжает рассуждать на ту же тему Николас Эймерик, вправе ли оговоренный лжесвидетелем верующий, пытаясь спастись от смертного приговора, признаться в несовершенном преступлении, т. е. в ереси, и покрыть себя в результате такого признания позором. Во-первых, объясняет инквизитор, репутация человека - внешнее благо, и каждый свободен пожертвовать ею с тем, чтобы избежать пыток, приносящих страдания, или спасти свою жизнь, являющуюся самым драгоценным из всех благ; во-вторых, потерей репутации не наносится никому вреда. Если же, заключает Эймерик, такой осужденный откажется «пожертвовать своей репутацией» и признать себя виновным, то исповедник обязан его призвать встретить пытки и смерть со смирением, за что ему будет уготовлена на том свете «бессмертная корона мученика».
Эти рассуждения Эймерика наглядно свидетельствуют о преступной морали инквизиторов и их покровителей. В конце концов, рассуждали адвокаты инквизиции, «священный» трибунал действовал с попущения божьего и за его поступки конечную ответственность нес сам бог.
Деятельность инквизиционного трибунала наложила зловещий отпечаток на теорию и практику гражданского судопроизводства, из которого исчезли под ее влиянием зачатки объективности и беспристрастности, свойственные еще римскому праву. Как справедливо отмечает Г. Ч. Ли, до конца XVIII в. в большей части Европы инквизиционное судопроизводство, развивавшееся в целях уничтожения ереси, сделалось обычным методом, применявшимся в отношении всех обвиняемых. В глазах светского судьи обвиняемый был человеком, стоящим вне закона, виновность его всегда предполагалась, и из него надо было во что бы то ни стало, хитростью или силой, вырвать признание.
Такова была порожденная церковью машина инквизиции, о «благотворном» влиянии которой на судьбы общества все еще пишут некоторые церковные авторы.
Инквизиция католической Церкви, как орган, ответственный за чистоту религиозного вероучения и имевший власть разыскивать всех неправедномыслящих, существовал с 1184 по 1834 год.
История создания святой инквизиции
Христианская Церковь с самого начала своего существования подвергалась различным лжеучениям, которые смущали ум и сознание верующего народа. Возникает понятие ереси, как учения, противоречащего Священному Преданию Церкви. В ересях подвергался сомнению авторитет главных истин христианского вероучения.
В целях борьбы с еретиками и восстановления торжества ортодоксального христианства собирались Вселенские и Поместные Соборы. Позднее, после разделения Церквей в 1054 году, Запад пошел иным путем. Ереси все еще продолжали существовать, а еретиков становилось все больше. В целях борьбы католической Церкви с ложными вероучениями был создан специальный суд, расследующий факты возникновения ересей.
В 1215 году папа римский Иннокентий III основывает специальный орган церковного суда, именуемый "Святой инквизицией". Приблизительно с этим же временем совпадает создание ордена доминиканцев, которому и были вменены обязанности дознания по делам ложных вероучений в католической Церкви.
История инквизиции насчитывает несколько столетий. За это время вся западная Европа пользовалась услугами специально назначенных кардиналами инквизиторов. Подобный церковный суд внушал ужас в сознание людей. В страхе находились и те, кто не имел греха распространения ересей в народных массах.
Кто подвергался суду святой инквизиции
Главной целью создания инквизиции являлась борьба Церкви с еретиками. Таким способом стремилась оградить себя от вредных еретических учений, мешающих человеку достигнуть спасения. С десятилетиями судебный процесс над еретиками развивался и католическая Церковь стала предпринимать в сфере судебного дознания , от которых страдали многие невинные люди.
Инквизитор производил допрос подозреваемого в ереси в присутствии нескольких священников. В случае отказа принять вину осуществлялись различные пытки. Иногда все заканчивалось смертью. Излюбленной казнью инквизиторов являлось сожжение заживо на костре. Человек, распространяющий ересь, считался служителем дьявола, а все, запятнанные связью с демоническими силами, должны были терпеть муки не только после смерти, но и при жизни. Поэтому огонь костра рассматривался в виде наказания. В другой интерпретации - это являлось необходимым средством очищения.
Начиная с конца XV века инквизиция начинает особое внимание уделять борьбе с ведьмами и колдунами. Именно это время кострищ и жестоких казней всех тех, на кого имелись обвинения в колдовстве. Необходимо отметить, что имели место и многочисленные ложные доносы.
Кроме ведьм и еретиков суду могли подвергаться и ученые, которые высказывали свои научные взгляды противоречащие учению католической Церкви о бытии мира. История сохраняет имена многих жертв кострищ, осужденных за свое научное мировоззрение. Всего же от деятельности инквизиторов пострадало более миллиона человек. Инквизиторы обладали властью сжигать людей по своему усмотрению, приписывая вину в ереси, колдовстве или неправильном мировоззрении. Только к XIX веку католическая Церковь отошла от такой ужасной практики из-за которой могли страдать невинные люди.
Исторический сайт Багира - тайны истории, загадки мироздания. Загадки великих империй и древних цивилизаций, судьбы исчезнувших сокровищ и биографии людей изменивших мир, секреты спецслужб. История войн, загадки сражений и боёв, разведывательные операции прошлого и настоящего. Мировые традиции, современная жизнь России, загадки СССР, главные направления культуры и другие связанные темы - всё то о чём молчит официальная история.
Изучайте тайны истории - это интересно…
Сейчас читают
Истории запретов на курение столько же лет, сколько Европа знает табак. Известен даже день, когда первый европеец вдохнул табачный дым.
В середине XX века её называли «советской Софи Лорен» и «самым красивым оружием Кремля». Тем не менее судьба Регины Збарской сложилась трагически. А обстоятельства смерти этой красивой женщины до сих пор остаются невыясненными.
Многие историки отмечают, что любовь российского императора Николая II к Франции порой доходила до каких-то иррациональных масштабов. Он, например, в интересах французских союзников ввергнул далеко не готовую к крупномасштабным боевым действиям российскую армию в губительную Первую мировую войну. Однако эта любовь становится во многом более понятной, если учитывать, что наш государь находился под влиянием французских оккультистов - розенкрейцеров и мартинистов. И если о его связях с розенкрейцерами сведений почти не сохранилось, то кое-какие свидетельства дружбы с лидерами мартинистов есть.
На Руси одним из последних народных праздников в календаре-месяцеслове были Осенние Кузьминки. В деревнях так называли день памяти чтимых Православной церковью святых бессребреников и чудотворцев Космы и Дамиана Асийских - 14 ноября по новому стилю.
В одном из романов Вальтера Скотта рассказывается о споре султана Салладина с королём Ричардом Львиное Сердце: чей меч лучше? Король поднял свой меч и сильным ударом разрубил железный брус. В ответ султан подбросил вверх платок из тончайшего шелка, взмахнул мечом, и разрубленный платок распался в воздухе на две половины. Как ни старался король, а сделать то же самое он не смог.
В Санкт-Петербурге на Васильевском острове стоит трогательный памятник: мальчик в матросской форме, сняв с плеча карабин, присел на камень и смотрит куда-то, возможно, на бронзовый кораблик, который он, по замыслу художника Владимира Пассарара, пустил по мраморной глади, символизирующей море. Монумент установлен в память о юнгах Балтийского флота - тех, кто погиб, так и не успев стать взрослыми.
Среди персонажей русского фольклора мало кто может потягаться в популярности с Бабой-ягой. Несмотря на то, что Ягу причисляют к нечистой силе, во многих сказках она выступает в положительной роли: поит, кормит, укладывает спать своих гостей, а затем указывает им правильный путь и одаривает волшебными предметами. Судя по старым сказкам, Баба-яга жила не только в центре, но и в удалённых уголках Руси…
Уже вскоре после того, как в XVII-XVIII веках появилась на свет и затем постоянно совершенствовалась паровая машина, инженеры ряда стран стали разрабатывать конструкции, в которых для движения колёсной повозки вместо силы запряжённых в неё животных использовалась бы сила водяного пара.
Окна третьего этажа роддома были почему-то забраны решёткой из толстой арматурной проволоки, многократно выкрашенной масляной краской. То ли опасались, что похитят младенцев, то ли предостерегали от побега мамаш. Как бы там ни было, но мыть окна сквозь решётки, было совершенно невозможно, и стёкла постепенно и неотвратимо покрывались пылью, замешанной на бензиновых испарениях, выхлопных газах и всей прочей гадостью, которую выделял город. Как и во всём, была здесь и некоторая польза – из окон хорошо были видны посетители, которые бестолково толклись во дворе не зная как себя вести, куда себя деть и вообще что делать с этими дурацкими букетами, упакованными в целлофановую плёнку и перетянутыми какими-то вьющимися ленточками. Однако и в таком виде посетители радовали юных мамаш, которые невидимые стояли за мутными окнами.
Анна подошла к окну, словно чувствуя, что Евгений должен был вот-вот подойти. И действительно – она увидела его в воротах, но вёл он себя странно – не проходил во двор роддома, будто что-то на улице держало его, словно сила какая-то не позволяла перешагнуть невидимую черту.
Прошло несколько минут, и Анна догадалась – Евгений разговаривал с кем-то, кто стоял за кирпичной колонной ворот и оборвать разговор он не что не решался, не то не было у него на это сил, не то попросту не хотел он обрывать важный для него разговор. А потом вдруг прямо на её глазах произошло нечто невозможное - из-за кирпичной колонны ворот вышла женщина, быстро на ходу обняла Евгения и тут же через секунду скрылась за второй колонной, успев на прощание махнуть рукой, дескать, поторопись, я тебя подожду – такой примерно смысл был в её взмахе.
И словно мир пошатнулся под Анной. Перехватывая руками спинки кровати, она прошла в свой угол и не столько присела, сколько рухнула на скомканное одеяло.
И тут же началось.
Её живот буквально ходил ходуном, было такое впечатление, что внутри её ворочалось существо, которое вряд ли можно было назвать ребёнком. Анна побледнела, и, потеряв сознание, упала поперёк кровати.
Новорожденного принесли через час после появления на свет. Из свёртка выглядывала какая-то скукоженная старческая физиономия и омерзительно лыбилась. Ребёнком «это» назвать было нельзя, даже с большой натяжкой. Вращающиеся глазки гаденько поблёскивали из-под застиранного чепца, крысиный носик что-то беспрерывно вынюхивал и сам по себе поворачивался в разные стороны. Но когда он раскрыл свои недовольно поджатые, тонюсенькие губки и заорал жутко отвратительным писком, собственная мамаша лишилась чувств.
Не менее перепуганные врачи всё же привели мамашку в чувство, положили свёрток с дитём на кровать и попросту сбежали из палаты. «Это» вновь издало пронзительный писк и поползло, непрерывно посапывая и причмокивая. Цель была достигнута быстро, и он жадно впился в грудь. Чавкая и беспрерывно срыгивая, он начал пожирать материнское молоко.
К горлу кормилицы подступила тошнота и она приложила немалые усилия, чтобы оторвать это существо от груди и подбежать к умывальнику избавиться от остатков больничного ужина.
- Иди, корми ребёнка, гнусная ведьма! – услышала она недовольный, раздражённый голос. Добрался я до тебя. Теперь уж изведу. Никуда не денешься от меня.
Анна посмотрела в сторону говорящего и обмерла. На кровати сидел новорожденный и нервозными движениями выпутывался из пелёнок. Костистые коленки торчали в разные стороны. Глаза разного цвета гневливо пялились на роженицу. На лбу у него выделялось тёмное родимое пятно.
-Ты кто? – из последних сил выдавила из себя Анна.
- Не признаешь? Забыла, дьявольская шлюха?!- и он, свалившись с кровати пошатываясь, зашагал в её сторону размахивая своими уродливыми конечностями.
_______
Тюремщик грубо втолкнул Анну в камеру. Она не удержалась и упала лицом на порог. Дверь оглушительно захлопнулась.
После предыдущей пытки, которая заключалась в непрерывной ходьбе для ускорения признаний, с лишением сна, она чувствовала себя обессиленной и ослабленной. К тому же дикое желание пить не покидало мыслей. Все эти страшные дни, которые она провела в тюрьме, её кормили только пересоленной едой. Всё питьё смешивали с селёдочным рассолом. Ей не дали ни глотка воды, чтобы поддерживать в состоянии постоянной жажды, что было одной из изощрённых видов пыток.
Но подобную жестокую, неистовую, испепеляющую жажду, инквизиторы не считали пыткой. Даже когда заключённых раздавливали, как виноград в тисках или вытягивали наподобие кожаной шкуры на дыбе, это также не считалось пыткой. Суды полагались на садизм преследователей ведьм. И не ошибались в своих ожиданиях.
Кто-то невидимый повернул ключ в замке. Эхо откликнулось таким же ржавым, скрипучим звуком. Сырой, застоявшийся запах повеял в лицо. Казалось, здесь даже стены были пропитаны человеческими страданиями, и из них сочилась кровь.
Она оказалась в тесной зловонной темнице с небольшими сводчатыми окошками, через которые едва пробивались солнечные проблески. Сквозь туманную завесу проявлялись нечёткие очертания ужасающих приспособлений. Заключённая по обвинению в колдовстве поняла, где оказалась.
Внезапно резкие голоса заставили её содрогнуться.
-Поскольку ты не понимаешь нашего доброжелательного отношения, тебя привели в камеру пыток, - омерзительно растягивая слова, пробормотал судья.
-Этот любезный человек, - судья с наигранной учтивостью указал в сторону человека, который нагревал щипцы на открытом огне,- будет спасать твою грешную душу. Если ты и дальше будешь молчать и потворствовать демонам, ему придется применить к тебе всё, что ты здесь видишь.
Судья кивнул писарю, который расположился за столом в углу камеры, -
-Приступим. Как долго ты являешься ведьмой?
-Я не ведьма.
-Не упорствуй! – судья наклонился под стол и вытащил деревянный ящик.- Вот тот самый ящик, запертый на три замка, в который прихожане бросали записки в течение пятнадцати дней. И твоё имя, с фактами, местами и временем чародейства встречается в нём чрезвычайно часто. Согласно общественному мнению ты подозреваешься в колдовстве. Таким образом, обвинение доказано.
- Кто меня обвиняет?
- Этого тебе никто не скажет, чтобы ты своими чертовыми деяниями не причинила достопочтенным людям зло. Но, в чём обвиняют – ты обязана сама знать и сознаться на допросе.
- Мне не в чем сознаваться.
- Освежи свою память! Разве не ты подписала договор с дьяволом?! Заявила о подчинении ему. Отреклась от обетов, данных перед Господом?! За одно только это ты должна умереть!
- Эти обвинения ко мне не относятся.
- Ради возмездия Господу и человеку ты своими проклятиями вредила людям и животным, на которых ты вызвала несчастья и болезни с помощью власти и деятельности дьявола, твоего хозяина.
- У меня нет врагов, чтобы их проклинать.
- Признаешься ты или нет, результат будет одинаков. Твоя вина очевидна – тебя казнят. Любые отречения напрасны. Пытки будут продолжаться – дважды, трижды, четыре раза. До бесконечности. Ты не сможешь оправдаться. Не для того мы тебя арестовали и заковали в цепи. Твоя вина будет доказана.
Любым способом… - судья мерзко заржал, переглянувшись с сообщниками.
-Ты будешь находиться в тюремной грязи и зловонии, отданная призракам дьявола и претерпевать нескончаемые пытки, пока не предпочтёшь смерть этому отвратительному существованию и признание во всех преступлениях.
-Пора начинать,- сухо произнёс инквизитор. Её молчание вызвано дьявольскими чарами.
Давно ждущий своего часа палач приступил к своей обычной работе.
Для начала он раздел её и участники допроса стали осматривать тело на предмет обнаружения клейма дьявола. Они быстро нашли то, что искали. Искомый «предмет» скрывался под коленкой небольшим родимым пятнышком.
- Как давно на твоём теле ведьминский знак? - поинтересовался инквизитор.
- С самого рождения. Только это не ведьминский знак.
- Это клеймо служит достаточным доказательством, чтобы ты могла быть казнена за колдовство даже без твоих признаний,- блеснул инквизитор своими познаниями в судопроизводстве по делам ведьм.
Немало их было за его хребтом. Их душераздирающих криков, воплей и проклятий. Анне всё только предстояло испытать. Это было всего лишь начало. Она стояла обнажённая перед этими нелюдями и пылала от стыда и бесчестия, под их вожделенными взглядами. Но очень скоро она позабыла о своей наготе. Пытки, которые за этим последовали, заставили её забыть обо всём.
Верёвкой, прикреплённой к крюку на потолке, палач связал ей руки за спиной, затем поднял в воздух, резко дёрнув за конец верёвки. Для большего эффекта он привязал к её ногам груз, чтобы вывернуть плечной сустав, не оставляя следов грубого обращения.
Пока её удерживали в висячем положении, инквизиторы пытались снова продолжить допрос. Перебивая, и не слыша друг друга.
- Как ты стала ведьмой, что произошло с тобой в связи с этим?
-Я не ведьма.
-Каково было имя твоего хозяина из числа злых демонов?
-Не было у меня таких хозяев. Не было!- в отчаянии кричала Анна.
- Лжёшь, дьявольское отродье! - инквизитор ударил её по лицу, а затем, схватив за волосы, впился в неё своим безумным взглядом. И Анна вновь заметила – его глаза были разного цвета.
- Из чего сделана летательная мазь, которой ты натираешь свою метлу? - Инквизитор потянул её за волосы сильнее, ещё ближе приблизился к лицу, дыша зловонным перегаром ежедневных «причащений».- Твоё упорство приведёт тебя на костёр. Но если во всём признаешься, тебя помилуют. Отвечай, какие демоны и другие люди участвовали в шабаше?
- Не была я на шабаше. Я не знаю людей, которые в них участвуют.
- Как тебе удаётся летать по воздуху, и какие волшебные слова ты при этом шепчешь?
- Я не умею летать по воздуху. Разве только во снах.
- Их сны – реальность, - включился в допрос судья. Скажи нам, в своих снах, кого ты выбрала в качестве своего инкуба /сожителя/. Как его звали?
- У меня нет сожителя. Тем более такого, - даже превознемогая всё более усиливающуюся боль, Анна покраснела.
- Лжешь, чёртова сучка. Какую клятву ты вынуждена была произносить ему? Что давал тебе твой инкуб после сношений с тобой?
-Я ничего, ничего не знаю, о чём вы меня спрашиваете!
-Продолжай, безразлично произнёс инквизитор, обратившись к палачу.
Палач привёл дьявольскую машину для подвешивания в действие и ослабил верёвку. Жертву бросили с высоты, так, что она не достигла нескольких сантиметров до пола. Кости затрещали. Анна закричала от невыносимой боли.
-Выворачивание рук прошло успешно, - пошутил палач.
- Но для неё этого недостаточно – заключил инквизитор.
Палач облил её голову спиртом и поджёг волосы. Камера наполнилась едким запахом сожженных волос и криками жертвы.
- Пора нам отдохнуть,- скривив нос, предложил инквизитор. От её волос идёт отвратная вонь. Здесь невозможно находиться.
-В самом деле, уйдем обедать,- согласились остальные.
Они оставили её висящей от трёх до пяти часов.
Вернулись они отдохнувшие, повеселевшие после распитой бутылки и готовые к новым подвигам. У инквизитора появились силы шутить. Проходя мимо подвешенной Анны, он поскрёб её за ушком, как кошку.
- Ну, как тут наша ведьмочка? Покорилась? Разговаривать будем?
Она с ненавистью плюнула ему в лицо. Несмотря на нечеловеческие мучения, она ещё находила в себе силы сопротивляться.
- Ах, т-т-ты. Д-дрянь! – от охватившего инквизитора гнева он стал заикаться и покрываться алыми пятнами.
- Все самые ужасные пытки. Все! Чтобы она не то, что плюнуть. Чтоб дышать не могла! - Игривое настроение тиранов как рукой сняло. И предварительные пытки приняли более ожесточённый характер. Чтобы вызвать мучение как воздаяние.
Палач снял с огня раскаленные щипцы и сдавил её пальцы до основания ногтей так, что сплющенные пальцы вызвали острейшую боль. Анна зашлась диким криком. С тюремной крыши взлетела стая вспугнутых голубей.
Палач снял её с крюка. Она надеялась, что всё закончилось. Но жестоко ошибалась. Теперь её ожидала пытка водой. Её привязали к стулу. В горло с силой вставили скрученные в узел тряпки и помощник палача начал вливать воду ей в горло, чтобы вызвать удушье. Затем он резко выдёргивал тряпку, чтобы внутренности разрывались.
Судьи наблюдали за пыткой, а писарь всё записывал.
Но напоследок палач, который не был новичком в эффективности различных типов пытки, применил безотказный, действенный способ.
Он посадил её на стул, в который были вбиты гвозди и воткнуты ножи острыми концами вверх. Внезапно этот мясник сильно ударил по этому стулу, так, что она была исколота и изранена.
Анна упала в обморок. Палача не тревожила ответственность за смерть во время пыток, в его инструкциях говорилось, что ведьмы симулируют признаки смерти. Им нельзя доверять. У него было одно желание – продолжить истязания как можно скорее.
Маниакальная страсть раздувала в его извращённом мозге всё новые и новые вариации мучений. В своём деле он был виртуоз, импровизатор и, как ни дико это звучит – мастер своего дела. Потому, чтобы насладиться и далее своей «работой» он облил ледяной водой лицо своей жертвы и влил в ноздри уксус.
Измождённая девушка на миг приоткрыла веки, окинула затуманенным взором сырую камеру и вновь провалилась в небытиё. Умелец повторил «лечение». Схватил её за ногу и волоком потащил по полу к следующему орудию мучений. Он надел ей на ноги пару ботинок, поместив близко к огню, пока ботинки не нагрелись, чтобы вынудить её сознаться от усиливающийся боли. Анна пришла в сознание (насколько это, конечно, было возможно), но сопротивляться, и терпеть она больше не могла. Она попросила пощады.
- В чём же я должна сознаться?- выдавила она из последних сил.
- Во всём. Ты уже знаешь. И повторишь на казни, что ты умираешь с раскаянием и отрекаешься от демона. Бесконечно повторяющиеся пытки привели допрашиваемую в такое состояние, при котором она была готова признаться во всем, что от неё требовали. И до конца не отрекаться от своих показаний.
Девушка не выдержала и закричала – Да, я совершила так много греховных поступков. Мне нет оправдания. Я убивала людей… Пила из фляги кровь убитых детей, выражала почтение домашнему духу, напускала бури, мор, болезни, встречалась с инкубом.
-Вот тут поподробней, - инквизитор гадко ухмыльнулся, заговорщицки оглядел палачей.- Все ведьмы болтают, что с мужчиной они не получают такого удовольствия, как с инкубом. Ты тоже так считаешь?
- Мы совершали воздушные путешествия на дьявольские танцы,- испуганная Анна готова была говорить всё, что угодно, только бы избежать очередных изуверских пыток.
Судья, следуя примеру инквизитора, похотливо пялился на заключённую,
- Да, ведьмы, в самом деле, треплются, что с ним на земле ничто не сравнится. И я думаю, что происходит это по нескольким причинам. Во-первых, это случается из-за того, что демоны притворяются, что сильно влюблены в ведьм, что для этих порочных, глупых женщин кажется самым дорогим на свете. Кроме этого, злые духи принимают необычайно привлекательный внешний вид.
- Демон и сук себе подбирает соответствующих, - вклинился судья.
- Да уж…И, во-вторых у него… - тут палачи переглянулись и омерзительно заржали, - впрочем, вы понимаете…
- Так что же он с тобой делал?
-Он делал со мной всё, что хотел, - прошептала запуганная пленница.
- Тогда иди сюда, дьявольская сучка… Сейчас мы с тобой тоже будем делать всё, что захотим. Ты узнаешь, каково быть с инквизиторами.
- Лучше костёр!
- Будет и костёр…Попозже…А пока будет то, что будет!
_ - Ты дьявол! Я поняла! Ты – дьявол!
- Наконец-то ты меня узнала…Но не до конца…Сейчас ты меня больше узнаешь, - сопел инквизитор, возясь со своей рясой. – Мы с тобой ещё встретимся, мы с тобой ещё встретимся, - бормотал он уже в полузабытьи, даже не стараясь стереть с подбородка тягучие слюни. На неё дохнуло вонью, густой нечеловеческой шерстью из подмышек инквизитора.
Анна теряла сознание. И последнее, что она видела – чёрное родимое пятно, пересекавшее лоб насильника. А он бормотал уже что-то совершенно бессмысленное…
- Ты меня запомнила…Ты меня хорошо запомнила…Придёт время – ты меня родишь… Или я возникну из твоего чрева…
- А ты? – уже с той стороны бытия спросила Анна.
-А я тебя сожгу…Для тебя же… Мы ещё встретимся…
Теперь ты сделала свои признания. Если ты снова будешь всё отрицать - скажи об этом сейчас, пока я рядом, - палач гадко заржал, и выпустил её из своих омерзительных охватов, облизывая свои сальные губы,- чтобы я заново подвесил тебя. И если ты снова отречёшься завтра или послезавтра или перед судом, то снова попадёшь ко мне в руки, и тогда ты узнаешь, что я только забавлялся с тобой. Я буду мучить и пытать тебя так, что даже камень заплачет от жалости.
***
- С помощью дьявольского искусства эта женщина мошеннически практиковала, использовала и применяла различные безнравственные и порочные деяния, называемые колдовством, заклинаниями, заговорами и чародейством. В чём и призналась на предварительном следствии.
- В обмен на признание мне обещали помилование, и смерть, если я буду отрицать колдовство! Я никогда не была на шабаше! Я – не ведьма! Не ведьма! Сжальтесь надо мной! – от длительных пыток и унижений у Анны подкосились ноги, и она камнем рухнула на пол.
- Ещё не представало перед судом ни единого человека, который, имея клеймо дьявола, вёл бы безупречный образ жизни. Клеймо – вот высшее доказательство вины! Ни один из осуждённых за колдовство не был без клейма. А эту ведьму он пометил особенным знаком,- судья, словно хищный зверь резко рванул к девушке и, задрав её юбки, начал тыкать крючковатым пальцем на родимое пятнышко под её коленкой,
- Чтобы связать более крепкими узами для большего богохульства и предательства, он поставил свою печать на её теле, как знак того, что она принадлежит ему.
- Её он пометил знаком летучей мыши. Своим слугой! Вы видите?!- Летучая мышь! Сжечь! Сжечь это исчадье ада!
Судья произнёс свою гневливую речь и обессиленный плюхнулся в судейское кресло. По залу прошёл вначале недовольный рокот, пробуждающийся отдельными выкриками согласия с судом. Но довольно скоро сдержанный ропот перешёл в озлобленный рев толпы.
-Сжечь! Сжечь ведьминскую сучку!
Негодование грязной толпы не утихало. Напротив, оно усиливалось, переходя в рёв голодных зверей, которые почувствовали кровь обессиленной добычи. В любой момент эта свора была готова броситься на девушку и растерзать её. Не насытившись ею, они с таким же самозабвением могли изодрать друг друга и на какое-то время утолить нескончаемую жажду жертвенной крови.
Безобразные, косматые бабы кривили свои бесформенные рты и корчили жуткие гримасы, плевали и тыкали пальцами в её сторону.
– Она поила колдовским зельем наших мужчин!- верещали одни.
- Соблазняла приворотными средствами наших сыновей – поддерживали их другие.
- Ведьма! Грязная чёртова шлюха! На костёр! На костёр!
Уродливые мужики размахивали кулаками, сотрясали воздух и тоже жаждали казни.
- В огонь! В огонь эту горделивую блудницу!
Они не могли ей простить, что она отвергала их непристойные домогательства.
Только один человек в этом зале молчал. Молчал и не мог поднять на неё глаза. И не мог ни обвинить, ни защитить. Равнодушие ли было в этом, благодаря которому и совершаются все преступления? Обыкновенная трусость? Или он тоже не мог ей простить. Простить того, что она его любила. И того, что любил он (насколько он, конечно, мог любить). И того, что он страшился её всесокрушающей любви.
Но, как бы там ни было – он Молчал…
Но каждому, кто пришёл в этот зал позора, было, за что её ненавидеть и требовать смерти. Люди не прощают, если человек имеет хотя бы одно замечательное свойство, которого не имеют они, но хотели бы. Это может быть красота, здоровье, молодость, богатство, либо исключительный ум и душа. Вот истинная причина для обвинений.
А может и не быть ничего явного, но что-то невесомое, неуловимое всё же указывает им – иной, не такой, как все. И возникает страшное желание опустить до своего уровня.
А не получится – уничтожить.
Заклевать.
И набрасываются, словно вороньё.
И рвут.
Человеку не прощают иного мнения. Стремление толпы - затоптать любого, кто мыслит иначе. Не смей подниматься над нами, - говорит толпа. Не думай, что ты выше, достойнее, что отмеченный. А если ты и отмеченный, то дьяволом! – и толпа беснуется. И слухи принимаются как доказательство вины.
Представление о ведьме как об уродливой старухе на помеле всего лишь часть фольклора. В реальности и это неопровержимый исторический факт - ситуация иная. За триста лет инквизиции гораздо чаще обвинялись молодые, красивые и дерзкие. Именно это привело многих женщин на костёр.
1450-1750 период колдовской истерии в Европе. Около 1600 года Боге так описал свои впечатления «Германия полностью занята строительством костров для /ведьм/. Швейцария также была вынуждена стереть с лица земли многие из своих деревень. Путешествующий по Лотарингии может видеть тысячи и тысячи столбов. К которым привязывали ведьм».
Эти узаконенные убийства на несколько столетий отбросили развитие цивилизации. И нет этому ни конца, ни края. В любом столетии.
Но главное - и поныне полыхают костры инквизиции. И поныне в них сгорают лучшие из нас…
И поныне!
Да, они не чадят, не воняют горелым человеческим мясом, от них не несёт жжёными волосами. Они пахнут роскошными духами. Люди на крестах – с очаровательными улыбками и вроде неплохо одеты…
Но они на кострах!
Они сгорают и та же толпа охвачена той же ненавистью!
Они сгорают. И знают это.
И мы это знаем.
Зависть и ненависть человеческая – вот истинная причина всех войн, бед и неисчислимых костров инквизиции которые тысячелетиями не могут погаснуть. Убожество душит порядочность, человеческий разум низводится до соучастия в подлостях, а низменные страсти прикрываются благочестием. И нет для них большего удовольствия, чем найти изъяны у ближних.
Великих по духу, по поступкам, по бытию. История имеет множество примеров превращения человеческого существа в худшее из существующих животных.
К сожалению…
________
В день, назначенный для суда, Анну привезли на повозке, с цепями по всему телу. Руки связали так сильно, что из них сочилась кровь. Вокруг неё находились тюремщики и палачи, сзади – вооружённые стражники.
В судейской комнате в ожидании развлечения собрались разные люди. Но в одном они были одинаковы – Всё, что здесь должно было произойти – для них всего-то невинная забава.
Наконец, вышел судья с помощниками. Важно воссел в судейское кресло. По его знаку ввели заключённую. Она уже не была той цветущей весёлой девушкой, какой была до тюрьмы. В зал вошло бледное, изможденное существо с тусклым безразличным взглядом. Толпа начала неистово свистеть и сквернословить, но по знаку главного заседателя примолкла.
Судья взялся зачитывать обвинительный акт по делу о колдовстве и чародействе.
-Общепринятые законы устанавливают, что ведьма не может быть осуждена на смерть иначе, чем на основании её собственного признания. Потому суд обязан уточнить у заключённой. Подтверждает ли она то, в чём созналась на допросах и собственноручно подписала.
Стражник толкнул Анну мечом в спину, – Не спи, - грубо рыкнул он.
-Да. Я со всем согласна, – ответила она в зал. И добавила мысленно, – Теперь уже со всем.
-Значит, можно продолжать, - не пытаясь даже скрыть своей радости, потирая руки, как после хорошо проделанной работы сказал судья,
- Итак…- На основе показаний осведомителей и признаний самой обвиняемой, суд доказал её вину в наведении порчи и повреждении людей семью способами:
Внушением любви, внушением ненависти, вызыванием импотенции, вызыванием болезни, лишением жизни, лишением рассудка, повреждением имущества и животных. Все перечисленные действия являются проявлением зла, поскольку они совершались вопреки учению церкви и Господа нашего и подразумевают служение Сатане. Доказана вина в злодеяниях вызыванием бурь, штормов, непогоды на море и суше, убийством скота и причинением беспокойства мужчинам, женщинам и детям, гибелью урожая, отравлением воздуха, вызыванием странных страстей и телесных терзаний у людей и других существ.
Подобные преступления соотносятся с преступлениями против Господа, и согласно теории, принятой церковью, детально разработанным Договором с Дьяволом. Присяжные заседатели именем царствующего короля и королевы за совершение указанных богопротивных деяний, называемых колдовством и чародейством постановили, что ты должна быть приговорена к сожжению на костре Великой Инквизиции!
Судья поднял руку, требуя тишины.
- Есть ли кто среди вас несогласный с приговором? Есть ли человек, который может сказать доброе слово об осуждённой?
Гневный рёв толпы был ему ответом.
Не кричал и не проклинал её в эти минуты только один человек – Евгений. Он просто молчал. Не поднимая глаз, не поднимая головы. Он так и не посмел вскинуть руку и произнести хотя бы одно слово.
Закончив чтение приговора, судья преломил свой жезл и приказал палачу выполнять его распоряжения.
Ликующая толпа, согласно обычаю, перевернула столы и стулья в судейской комнате. И процессия, возглавляемая группой мужчин с палачом, потянула Анну к месту казни, затем следовали священники, сопровождаемые женщинами. На пути к площади процессия пела псалмы «Да будет с нами Отец Небесный» и молилась. А их злобные волчата получили каникулы, чтобы стать свидетелями гибели ведьмы и забросать её камнями.
Звонили церковные колокола, словно обёрнутые в сырую ткань. И только в этом звоне звучала неземная печаль.
_______
Костёр соорудили из сырого дерева, чтобы пытка продлилась как можно дольше и продлила мучения. Когда Анну вели к помосту, хор сопровождал её пением гимна «Теперь мы молим Святого Духа».
. Вновь зачитали приговор, с которым она была вынуждена в последний раз согласиться, чтобы её не уводили обратно в тюрьму для продолжения пыток. Один из священников произнёс проповедь такую же холодную, как и его бесцветные глаза. После всех этих необходимых гуманному суду процедур жертву официально и законно передали в руки её последнего палача.
Анну привязали к позорному столбу. Костёр долго не разгорался. Доброхоты подкинули сухого хвороста, и огонь мгновенно вспыхнул. Теперь она могла не страшиться угроз палачей. Здесь они её уже не достанут. И терять ей было нечего. Всё, что она имела, во что верила и надеялась, она лишилась. И потому без сожаления отдалась испепеляющему огню. Охваченная пламенем заговорила,-
- Пусть все, кто видит меня сегодня, знают, что я теперь должна умереть как ведьма на основании моего собственного признания. И я прощаю всех, виновных в моей крови, я принимаю всё на себя. Пусть моя кровь прольётся на мою голову. И поскольку я сейчас должна предстать перед Господом, я заявляю, что свободна от колдовства, как дитя. Но, по обвинению порочных людей меня поместили в тюрьму под именем ведьмы. Всё, в чём я призналась, ложь.
Я никогда не думала, что с помощью пыток человека можно довести до того, что он станет рассказывать небылицы, подобные тем, что я рассказывала вам. Подвергая меня этим невыносимым мучениям, вы вынудили меня дать под присягой ложное показание.
Я не ведьма, и никогда не видела дьявола! От меня отреклись все, и не находя иной возможности вырваться из тюрьмы или восстановить когда-либо своё доброе имя, по наущению дьявола я сделала это признание с намерением покончить с жизнью, устав от неё. Я предпочла умереть, чем жить.
Костёр разгорался всё сильней и ярче. Сквозь треск пылающих брёвен доносилась молитва Анны, прерываемая её слезами. Она читала «Отче наш», а высокие языки пламени обвивали её стан и заглатывали в свои ненасытные пасти всё глубже и глубже. И, наконец, поглотили.
А народ, как обычно, жаждал хлеба и зрелищ. И того и другого он получил сполна. Ведьма сгорела до горстки пепла. А хлеб... Каждый участник процесса получил по нескольку монет из конфискованного имущества жертвы.
И эти холодные железки никому не жгли руки…
Получил несколько медяков и Евгений..
_______
- Вера, скорее зайди во вторую палату. У тебя там припадочная девица какая-то!
- Что там ещё случилось? – недовольно поинтересовалась Вера у коллеги, дожёвывая свой бутерброд.
-Полный бред! Я таких тронутых ещё не видела. Забилась в угол, к ребёнку не подходит, кормить отказывается, кричит, что он палач. И вообще, такую чушь несёт, что я отродясь не слыхивала.
-Дура ты, и шутки у тебя дурацкие.
- Да сама ты такая! Топай уже к ней. А то, не ровен час, руки на себя наложит. Отвечать ещё будешь за психа. А я пока позвоню в психушку.
Ты там аккуратнее! Мало ли чего… – крикнула она ей вслед.
Вера в палате не задержалась – стрелой вылетела.
- Ирка! Это что-то! Я сама испугалась. Ребёночка бы забрать. Может, зайдёшь туда. Я то, это…боюсь умалишённых. Чё с ними делать-то? А малышу кабы вреда какого не нанесла.
- Я туда тоже не пойду. Подвинь-ка мне лучше телефон.
-Але-е. Психиатрическая? Это вас роддом беспокоит…
- Шутить изволите?- ответили на том конце провода.
- Да какие шуточки! Срочно выезжайте. У нас роженица умом тронулась.
- Поступила к вам такой?
-Да нет. Поступала, вроде как, нормальная. А сейчас вот умом тронулась. Как родила, так
и …того. Тю-тю, значит. Да вы выезжайте скорее. Медбратов покрепче прихватите, больная может быть буйная. Всё, ждём.
- Ну, Ирка, ты даёшь – медбрата ей покрепче. Уморила.
- Ничего смешного не вижу. Я же не для себя вызывала. Мне пока не надо. Чуть попозже.
- Ты уверена?
-Да ну тебя, глупая баба. Ты дверь-то закрыла?
- Нет…
- Иди закрой, от греха подальше. Ну её.
Вера взяла увесистую связку ключей и отправилась закрывать необычную пациентку. Словно по минному полю, она прошла этот недолгий путь - от столика дежурной сестры до палаты. Закрыла. Освобождено вздохнула и с чувством выполненного долга вернулась обратно.
- Всё, затворила. Знаешь, Ир. Как подошла туда, меня аж в жар бросило. Жутко там… Рядом с ней. Может и вправду, что нечистое…
- Да брось ты. Учёный человек. Клятву Гиппократу давала…
- Не Гиппократу, а Гиппократа. Неуч. Гиппократу я ни в чём не клялась, ничего не обещала.
- Даже большой и чистой?
- Ирка, тебе надо было в цирке работать, а не в роддоме.
- А какая разница? Не вижу большого отличия. Взять хоть сегодняшний денёк. Ну, чем не цирк?
Вот ещё медбратья приедут. Если такие, как я по телефону заказала, то работу поменяю. Определённо!
-А вот и они.
- Ну и уродцы. Остаюсь здесь. Точно гориллы. Приснятся – не отмашешься.
-А если ещё и рядом заснут…Двое из ларца.
- Типун тебе на язык.
- Что тут у вас девочки? – прохрипела басом одна из подошедших горилл.
Вера протянула им ключи, - Идите сами посмотрите.
______
Пациентку нашу новую видела? – молоденькая сестричка окликнула Милу из соседнего бокса.
- Да, главврач говорит - исключительный случай. А мозг – дело тёмное и исследованию не подлежит.
- Такая девушка интересная. Говорят, была в порядке. Что может произойти за столь короткий срок?
-Я с подругой её говорила. Приезжала она проведать нашу узницу.
-Да? И что?
- Говорит, мужик её загулял. Сволочь. Его жена беременная, а оно по бабам. Ненавижу их всех. Подонки дешёвые.
-А она откуда узнала?
- Кто она? Подруга?
- Нет, Анна.
- Он к роддому приходил, якобы поздравить с рождением сына. Передал банальные цветы, фрукты и ушёл. С другой.
- Они что, в обнимку шли, целовались?
- Нет. Просто шли рядом.
- Так может это знакомая, какая его?
- Анне так не показалось. Вот крыша и съехала. Это ты у нас ещё дурёха неопытная и доверчивая.
- Может оно и лучше. Зато с головой всё будет в порядке. Почему же она с ним не поговорила?
- Не хочет верить, хотя он и пытался оправдываться. Но не верит девчонка и всё тут. Когда любишь по-настоящему – измену нельзя ни забыть, ни простить, ни оправдать.
- А как же люди? Вот и свадьбы они брильянтовые отмечают и рассказывают, что всё в жизни было – и хорошее и плохое и очень плохое…
- А не любовь это. Так,- быт. Дома общие, дети и тому подобное. Терпят, свыкаются и тянут лямку. Не понятно, правда, - зачем?
А настоящая жизнь мелькает мимо, как цветочные луга за пыльным стеклом
скорого поезда.
- Да, печально… Надеюсь, со мной такого не произойдёт.
- Надейся, дитё. Надейся. Надежда, ведь она знаешь, последней загибается. Хотя…У некоторых последней умирает Любовь. И становятся эти рыцари печального облика гостями нашей клиники. Лучших людей теряем!
_______
С утра Евгения разбудил телефонный звонок. Звонили из клиники.
- Вы готовы забрать сегодня жену?
-Да-да, конечно.
- Но прежде нам надо бы поговорить. К одиннадцати подъехать сможете?
- Да, как скажите.
- Жду вас. До скорой встречи.
Главврач заметил Евгения ещё из окон клиники. В который раз он удивлялся, как это такая красавица запала на этого невзрачного и никчёмного мужичонку. Взгляд не держит, глазёнки бегают. Никакой внутренней силы. Продаст ни за грош. Что её могло привлечь в нём?
Может, действительно, существует некая кармическая связь между людьми. Не отданные сполна долги из прошлых жизней настигают нас в следующих. И может многое из того, что встречается в этих стенах не болезненное отклонение психики, а реальность. Другая реальность. Возможно, существует параллель, связывающая, события, столетия, вселенные, в конце концов.
-Да,- в который раз проговорил доктор, светило медицины в психиатрии,
-Мозг человеческий – дело тёмное и исследованию не подлежит. А все наши «кандидатские» - до одного места.
Он вышел встретить Евгения на коридоре, чтобы не затягивать с ним общения, как если бы он расположился на кожаных диванах в его кабинете.
У вашей жены послеродовая депрессия, со всеми вытекающими... Маниакально – депрессивный психоз и масса других, мало изученных сбоев психики. И, как мне известно, не без вашего участия, - доктор укоризненно взглянул на мужа Анны.
Это часто случается с особо впечатлительными натурами. Состояние на данный момент стабилизировалось, но не исключены рецидивы. Рекомендую не вызывать в ней сильных эмоций любого рода, не важно отрицательных, либо положительных. Любые чувства опасны при пограничном состоянии психики. Прошу вас поберечь её от эмоциональных встрясок, это пойдёт на пользу. И, ещё…Доктор взял Евгения под локоток, и отвёл в сторону.
Перейдя на шепот, он добавил, – хочу вас предупредить, что у Анны болезненная впечатлительность. Если вы действительно любите свою жену, и не хотите, чтобы это закончилось хронической шизофренией, не допускайте впредь подобных поступков.
Для любой женщины это трагедия, а для вашей – в особенности. Измену она восприняла как костры инквизиции. Каждый чувствует это по-разному.
Кто больше, кто - меньше. Некоторые - и вовсе не заметят. Она же – сгорала. Для неё – это была жестокая реальность.
Я, конечно, в некоторых моментах могу вас понять как мужчина. Но не во всех.
Далеко не во всех…
В её положении вы обязаны были не совершать столь опрометчивых шагов. По крайней мере, это подло. Я думаю, мы друг друга поняли?
Евгений пристыжено потупив глаза, пытался улыбнуться, но вышла нелепая, ущербная гримаса.
-Да, конечно. Я выполню все ваши рекомендации.
-Тогда всего хорошего. До свидания.
Доктор даже не пожал протянутую руку Евгения и размашистой походкой пошёл вдаль по коридору.
Медсёстры вывели Анну за двери клиники, а, увидев, что её ждут, наспех попрощались и ушли. Она задержалась на ступенях своего последнего местожительства и посмотрела на Евгения. В её глазах был не интерес, в её глазах была боль. Она мучительно что-то хотела вспомнить. Какие-то страшные картины воспоминаний были, казалось совсем рядом… Но нет, и на этот раз они не пробились в сознание. Может быть чуть попозже. Видения исчезли, и она снова увидела Евгения с потупленным взором.
Но он видеть этого не мог.
Евгений стоял, опустив глаза. И не мог он их поднять, не мог взглянуть на неё чистым, истинным взглядом. Он…
Да-да-да. Конечно.
Он стоял и молчал…
Он молчал уже пятьсот лет.